строителями в середине восьмидесятых, сохранился только по краям участка, где примыкал к соседским заборам. А те были уже новые, прочные. Там, где когда-то была калитка, теперь не было ничего – ни калитки, ни ворот, ни забора. Вход свободный! В апреле люди ещё не сажают огород, но если бы он был посажен в прошлом году, всё равно были бы видны грядки. Однако весь земельный участок, примыкавший к половине коттеджа, принадлежащей Авдошкиным, был занят жёлто-бурой прошлогодней травой. У крыльца трава была пониже, а на задворках – настоящий бурьян. Вероятно, Максим, когда бывал трезвым или лишь слегка навеселе, всё же брал в руки газонокосилку. Теперь он решил бросить пить – дай Бог! Но Алесе горький опыт семейной жизни подсказывал, что вряд ли бросит. Пока трезвый, не мешает заняться и ступеньками в дом: они все разбиты, как бывает разве что в заброшках.
Из дома слышался разговор на повышенных тонах. Наконец вышли и Максим, и Зульфия, одетые для похода в лес, а Максим, как обещал, ещё и с ружьём за спиной. И совершенно трезвый. Зульфия решила не отпускать благоверного в ближнее зарубежье в обществе красивой женщины и пошла в поход с ним.
Дорога действительно начиналась сразу за Авдошкиными. Сначала шли по снегоходно-тракторной дороге, которую накатал дядя Петя Костин, сосед Максима, работавший егерем. Через километр с небольшим достигли ручья, за которым начиналась Беларусь. Здесь дорога дяди Пети кончалась, а по ту сторону границы виднелась лишь тропинка. Ручей был не больше метра в ширину. В половодье он, должно быть, разливается шире, но зима была почти без снега, а весна необычно ранней, и вода давно вошла в берега.
Стали прыгать через государственную границу. Максим подал руку Зульфии и помог ей перебраться на ту сторону. Алеся оставалась на российской территории последней. Максим протянул руку и ей, но она ответила, как показалось Максиму, с удивлением:
– Я сама могу!
Прыжок – и вот уже она в соседней стране!
– Она у нас женщина сильная, сама может перескочить, – прокомментировала Зульфия.
– Канешне, магу, Зульфія. А калі спатрэбіцца дапамога, папрашу сама. Я не сарамлівая, – ответила Алеся.
– Ничего себе! Это что ты сейчас выдала, Алеська?
– Максим, я по-белорусски сказала, что помощь понадобится – попрошу сама, не из стеснительных.
– Ты знаешь белорусский?
– Свободно. И даже пишу на нём, обычно на тарашкевице. А ты думаешь, почему у меня белорусское имя?
– А действительно, почему? – спросил Никита.
– Так ведь бабушка и дедушка родом из Беларуси, из Юрович. Они в пятьдесят втором году в Рамешки переехали, и мама родилась уже в России в пятьдесят пятом. Вот только в Юровичах никакой родни у нас не осталось.
– Сколько раз был в Беларуси – ни разу не слышал, чтобы там люди на своём языке говорили, – заметил Денис.
– Забыли они свой язык, и это очень грустно. Пусть не все, но большинство.
Шли по лесу дальше на запад. То здесь,