хочешь?
– Да.
– Ты ж мышь! Проснись уже, сейчас Герду уронишь!
– Нет.
Оле все же удалось добиться от нас с Гердой обещания вести себя хорошо и прилично, не позорить его седины (чуть меньше полутора лет назад, в возрасте сорока одного года, капитан Сван избавился от курчавой светлой от природы шевелюры и с тех пор аккуратно бреет череп), слушаться Гудрун, хорошо кушать и вовремя ложиться спать (кажется, это уже сама домоправительница вставила). На том наставления и закончились.
Наконец все были собраны и посажены в седла, обняты и поцелованы на прощание. Оле показал нам отцовский кулак («И чтоб без глупостей!»), Хельга улыбнулась своей королевской улыбкой, и наши тронулись в путь. Лишь у ворот на секунду замешкались: какой-то ранний прохожий вспугнутой курицей шарахнулся чуть ли не из-под копыт кхарнов. А мы, оставшиеся, отправились в дом досматривать сны.
Оле Сван любит порассуждать о том, что не понимает, почему служители оранжереи до сих пор меня терпят, а не собрались всем миром и не вытолкали за порог своего заведения, лишив права вернуться. Ошиваюсь там постоянно, мешаю людям цветы поливать, да еще и Герда из-за того, что я ее провожаю и мы долго прощаемся, постоянно опаздывает.
Наглая клевета, пустой поклеп. Во-первых, помимо оранжереи я еще много где бываю, есть дела служебные и личные. Во-вторых, не только никому не мешаю, но даже никогда не отказываюсь помочь – например, поднести тяжелую лейку с водой, и не только Герде. В-третьих, капитан Сван сам ежедневно провожает мою сестру на службу, даже если ему в тот день в караулку можно не приходить, и стражнической своей галантностью уже восьмой год веселит весь город. А в-четвертых, никогда Герда и не опаздывает.
Вот и сегодня мы успели вовремя. Слепой звонарь Пер на Часовой башне только начал отбивать первый удар, означающий начало очередного часа, а мы уже стояли на крыльце оранжереи. Время Орла, целых одиннадцать ударов колокола. Пока Пер будет раскачивать медный колокольный язык, пока басовитый гул будет плыть над городом, сперва постепенно набирая силу, потом неспешно затихая, пока колокол будет солидно молчать, словно оценивая свой голос и готовясь к следующему вескому слову, – все это драгоценные лишние секунды, когда можно держаться за руки и смотреть друг другу в глаза. Целая бездна времени.
А день сегодня хороший, прозрачный и светлый, какой бывает только ближе к концу зимы, когда минула пора морозов и тьмы, и, несмотря на холод, солнце плавит прозрачные сосульки, и я еще до вечера украду Герду из ее оранжереи, и мы пойдем по звонким улицам, послушаем музыкантов, играющих на углу Замковой и Каменной, а потом будем разговаривать о том, как у кого прошел день, о Гердиных цветах, о моих летописях, о книге, которую вчера вечером читали друг другу вслух, и о множестве других вещей, событий и явлений и поднимемся на Часовую башню, где от каменной горгульи виден весь город, будто стоишь прямо на небе, но я опять теряю слова, ладно,