и можно ль заснуть под малиновый тот благовест?
Что плывет над землей и в лазурную даль улетает,
И так долго звучит и в садах, и в подворьях окрест.
Юный мир без прикрас вновь предстанет в предутренней рани.
И путями мечты поплывем на былинной ладье.
И откроется даль – воплощенье всех прошлых желаний.
Наши души вспорхнут, устремившись навстречу звезде.
Сердцу тесно внутри, ему б на простор, на вселенский.
Чувствам радостно петь, разрывая оковы груди.
Уплывем в небеса на бумажных корабликах детских,
Чтоб оттуда взглянуть – что еще там нас ждет впереди.
***
Отчаянье проклюнется… И воды
Весенние натужно зашумят.
А там распустится неприбранный наш сад.
И ринемся в поля, хлебнуть глоток свободы.
Таинственна и призрачна как даль
В разгар весны! Свежо-то как и сыро.
Оставим хоть на день постылые квартиры.
И вытряхнем с сердец труху всю и печаль.
Пора, мой друг, пора, сомненья все долой!
Все ставни настежь – в сад, и распахнем все двери.
Сегодня все равны и в вере и в неверье.
Из тесных своих нор мы съехались домой.
И воззвонят Весны колокола
Во славу грешных нас, такие вот дела.
Нашей юности белая вьюга
…Да, родина детства, родная сторона, где по-прежнему снег, мороз и солнце – Сибирь наша матушка – все та же, та же! Она по-прежнему дарит силы и бодрость – душе и телу. А юность? Юность прошла, как все в жизни проходит. Ну и что же теперь, всю оставшуюся жизнь грустить нам, что ли, о былом да ушедшем? С такими мыслями шел я по искрящемуся на солнце ледяному, припорошенному свежим снежком насту. Но через несколько минут неожиданно для себя замедлил шаг и остановился – чем-то знакомым, родным повеяло. А всего-то и делов: услышал краем уха обрывок есенинского стихотворения: «Над окошком месяц, под окошком ветер. Облетевший тополь серебрист и светел!…» Осмотрелся по сторонам: у типовой пятиэтажки из серого кирпича, точно такой же, как и та, в которой прошло мое детство, на снежном пригорке, как два юных деревца – тополек и березка, застыли две фигурки: мальчик и девочка, класс десятый, он с портфелем, она – с современным цветастым рюкзачком, и тихо воркуют о чем-то между собой. Но голоса их юные, звонкие, подхваченные мартовским ветерком – пронзительными колокольчиками доносятся до моего чуткого слуха: «Дальний плач тальянки, голос одинокий – и такой родимый, и такой далекий!»
Вот и нашел я наконец, что так долго искал: зримый отголосок моей «золотой», умчавшейся в дальние дали юности. Сам ведь я как будто еще вчера вот точно так же, как этот незнакомый мне мальчик, провожал после уроков до подъезда свою девочку, самую первую свою любовь, которая, как оказалось, осталась в сердце на всю жизнь, и вдохновенно читал ей проникновенные есенинские стихи…
Боже, боже, когда же это все было?! Как будто вчера. А между тем целая вечность отделяет нас уже от той счастливой, светлой поры…