более что все-все вокруг и впрямь – волшебно, необычно, сказочно… И многолюдные московские улицы, наполненные светом, огнями, с чудесными, разноцветными елками на каждом почти шагу: золотыми, синими, пурпурными, алыми – все это словно бы воплощение твоих смутных детских снов о счастье и о чуде. И вот эта непрекращающаяся белая метель за окном – разве ж это не чудо? Я вглядываюсь в даль, туда, где за блочными голубыми домами нашего городка сгрудились сосны. А за ними открывается простор, разномастные деревенские домишки выстроились, как в сказке, все – под пышными, поблескивающими бриллиантами снежными шапками. А над ними, на горке, возвышается изящная, вся как свеча, устремленная ввысь, к небу, Владимирская церковь; внизу же расположились старая графская усадьба с роскошным парком. И церковь, и усадьба смотрятся с двух сторон в зеркало замерзшего пруда и потихоньку задремывают, роняя на хрустальный лед свои старческие слезы, которые тут же, на лету, и превращаются в драгоценные жемчужины. Им верно, снятся под мерный убаюкивающий шепот метели чудесные цветные сны о их юности и лете, когда в их стенах еще кипела бурная жизнь, слышались детские голоса и вскрики молодых служанок, устраивались балы, а такими вот сумрачными зимними днями двор то и дело наполнялся лаем борзых, звоном колокольчиков и призывными сигналами охотничьих рожков.
А я, вглядываясь в эту туманную снежную даль, вспоминаю дни своей вешней юности, и внутренним своим взором за всеми этими домишками, деревеньками и усадьбами вижу ту далекую Москву конца прошлого столетия, когда она еще не была столь роскошно наряженной и огнистой, как сегодня, а старинные ее белые церквушки тогда скромно прятались от постороннего глаза по подворотням. Но зато как гостеприимна, добра и щедра она была тогда в отношении к нам – самоуверенным, честолюбивым, и при всем этом – все еще по-детски наивным и чистым душой юнцам. Какие золотые сны дарила нам тогда несравненная Царица-Москва под завывание своей синей крещенской метели.
Именно в те дни, тридцать лет назад, я вывел на подвернувшемся под руку листе бумаги, таясь от друзей, эти вот восторженные строчки:
Огни Москвы встают перед глазами,
Перед глазами звезды на Кремле.
И взгляд туманится нежданными слезами,
И что-то вечное стучится в душу мне!..
А после того, как стихотворение это, подобное озарению, до конца выплеснулось на бумагу, я долго еще стоял в темной комнате, смотрел через огромное окно старой казармы на мерцающие вдалеке огни Москвы, на переливающуюся дивными разноцветными огоньками елку перед парком Сокольники и у меня на глазах и впрямь появились благодатные слезы, о которых я только что написал в своем по-детски наивном стихотворении.
Какие заповедные мысли, какие восторженные и далеко идущие мечты рождались тогда в моей пылкой душе, кто бы только мог знать. И кто мог тогда подумать, на пороге каких крутых перемен и испытаний мы все в то время находились – вся наша огромная,