раннем детстве мы боялись заходить далеко в штольни, играя на первой сотне метров от входа. Неизведанная глубина пугала, а после того, как я прочитал «Приключения Тома Сойера», мне и вовсе стал мерещиться в тёмных боковых закоулках индеец Джо.
Потом подвернулся к просмотру «Чужой». Фильмец хоть и старый, но пробирал до мурашек, ощущение которых возникало всякий раз, когда мы с пацанами углублялись в штольни, и расплывчатое световое пятно входа оставалось далеко за спиной.
Тогда у мальчишек нашей окраины появилась мания подвергать друг друга всевозможным испытаниям под лозунгом: «Ты пацан, или не пацан?» Сложность и опасность испытаний с годами возрастали, но когда всё это начиналось, а было мне тогда лет десять-одиннадцать, самым страшным испытанием считалось без фонаря завернуть за угол главной галереи в идущую перпендикулярно штольню, где даже крохотное и уже не дающее света пятнышко входа исчезает из поля зрения.
А фонарик в штольнях – детская игрушка, – сколько не свети им, а сам всё равно стоишь в темноте и видишь только то, что попадает в пятно света на том конце луча.
К повороту выработанной комбайном широкой и имеющей прямоугольное сечение штольни шли гурьбой при свете фонаря, потом испытуемый в одиночку заворачивал за угол, а остальные вместе с фонарём убегали к выходу.
Заходишь за угол, мурашки ползут по спине, темнота обступает, льнёт к тебе. От её объятий тесно в груди. Пацаны со всех ног бегут к выходу, унося с собой спасительное пятно фонарного света и стараясь как можно громче топать ногами, чтобы у тебя не осталось сомнений, – ты остался один на один с темнотой.
Однако ощущение одиночества мимолётно, и уже через секунду ты начинаешь понимать, что темнота и пустота это две огромные разницы и мир тьмы так густо населён личинками «чужого», индейцем Джо, Фрэдди Крюгером и ещё сотнями подобных персонажей, что тебе места не осталось чтобы даже пошевелиться.
Мурашки на спине множатся, превращаясь из сотен в мириады, сжимают плотнее самой темноты, уменьшают тебя в размерах, да ты и сам не прочь подчиниться им и сжаться в крохотного муравья, чтобы забиться в какую-нибудь трещину в сырой стене. Но надо выстоять, ибо быть не пацаном, это страшнее чем воевать с маньяками и инопланетной нечистью.
Инициатором таких испытаний чаще всего был младший сын Командора Артём. Он стоял со старым отцовским секундомером на границе света и тьмы, – там, где ещё можно различить при слабом дневном свете стрелку секундомера. Любой, кто проходил такое испытание, должен был выдержать за углом штольни десять минут, причём он сам решал, когда вышло его время. Иногда мысленно ведёшь счёт секундам и минутам, думаешь, – всё, время вышло. Отсчитываешь в уме ещё минуту для страховки, а когда выходишь, – оказывается, прошло всего пять минут.
Чтобы испытуемому темнота не казалась слишком приятной, пацаны пытались всеми силами усложнить ему жизнь: то в полной тишине вдруг кинут камень, который гулко стукнув в стену, заставит рвануться из груди сердце; то кто-нибудь затаится