Синна давно запомнила её в пути: кажется, она тоже из предместий Вианты – возможно, даже из Ариссимы… Немного напоминает служанку Ринцо, Челлу, только раза в полтора меньше.
Мальчик тонко и жалобно повторял, что голоден. Мать, крепко выругавшись (даже Авьель дрогнул бровью), влепила ребёнку подзатыльник, но потом вздохнула и наклонилась, чтобы вытереть ему нос.
– Ну-ну-ну, – быстро забормотала она на простонародном кезоррианском, и потом Синна не разобрала несколько фраз. – Перестань плакать, а то отдам тебя степнякам Шайальдэ…
Авьель побледнел, а зрачки у него сузились, высветлив и без того по-тигриному рыжеватую радужку. Когда рядом упоминали Шайальдэ, он казался Синне беззащитным и маленьким, несмотря на свой башенный рост. Точно такой же мальчик, мучимый ночными кошмарами… Ей так и не удалось узнать, оставил ли он в Лоберо семью и друзей. Она бы скорее предположила, что маг жил одиночкой: прыжки его настроения кого угодно вывели бы из себя. Но, так или иначе, то, что Авьель видел там, в день нападения кочевников, до сих пор душило его ночами, заставляло срывать злость на Синне и слегка заикаться в минуты волнения. Просто смешно, если подумать: он благородно спасает жизнь леди, прячет её, всюду сопровождает, достаёт документы на поддельное имя – и при этом зачем-то изводит её и себя унизительными насмешками… Если Синна пыталась как-то выразить свою благодарность или начинала расспрашивать Авьеля о его прошлом, это вызывало только новый приступ гнева и волчьей тоски.
Синна уже привыкла полагаться на мужчин, на их ум и силу, которые всегда, даже без особых стараний с её стороны, почему-то оказывались в её распоряжении. Привыкла считать, что иначе ей не выжить – и ничего в этом нет зазорного, просто так уж устроен мир. Её вёл сначала отец, потом Линтьель, потом Ринцо… Каждый из них, включая менестреля, по-своему берёг и уважал её; каждый был чем-то ей дорог.
Но ни один не был так бесцеремонен, как этот волшебник с ореховыми глазами. Ни один не помогал ей – не замечая её наготы, будто бесполое существо, – отмываться от крови, грязи и рвоты после виантского бунта, своими руками притащив таз горячей воды в чей-то хлев, где они спрятались на ночь. Ни один не кормил Синну лепёшками и сыром с зеленью, когда ещё пару дней она не могла поднести ко рту пищу – так судорожно тряслись пальцы от одних воспоминаний. Ни в одном надёжность не сочеталась так странно с беспричинными истериками и мрачной ненавистью.
Ненависть – да, именно она вела Авьеля в Дорелию, на войну с северным королевством. Теперь Синна видела, что эта ненависть пустила корни в Лоберо, выросла в Вианте и пышно расцвела здесь, среди беженцев на пыльной дороге, что ведёт в гавань Ирпио – или, по названию новых властей, в Город-у-Южного-моря. Авьель со страшным спокойствием, сосредоточенно ненавидел королеву Хелт за развязанную ею войну. Заочно ненавидел. Синна, кажется, впервые сталкивалась с подобным.
Она вообще впервые сталкивалась с такой сложной головоломкой, как Авьель.
Стражник