благотворительных взносов, – вставил Ральф.
– Сломай ему… телефон, – посоветовала я.
– Твой любовник просит денег у твоего бывшего? – уточнил епископ, со вздохом складывая газету внутрь жопой.
– Он не мой любовник! – рявкнула я. – Он просто сделал несколько снимков!
– И кокаина ей полный нос набил! В благотворительных целях! Чтобы ее не вынесло с того количества спиртного, что она приняла.
– Понятно.
– Не твое сраное собачье дело, понятно?! – взвизгнула я. – Даже если это тебе прислали из Ватикана, я и мои ноздри тебя не касаются.
– Нет, касаются!
– Что с тобой происходит, Ральфи? – уже серьезно спросил отец.
– Я не позволю шантажировать себя койкой, ясно тебе?! – рявкнул Ральф, игнорируя весь мир, за моей спиной. – Я не твой лакей, чтоб ты прогнала меня, когда тебе взбредило!
– Ральф!
Ноль эмоций.
– Ты мне – вообще никто!
– Ошибаешься!
– Ральф! – уже громче позвал отец.
Герцог валялся у его ног, обняв ступню обеими лапами и терся лбом об икру. Потрепав сомлевшего пса по выгнутой шее, отец посмотрел на своего помощника. Потом вздохнул и поднялся.
Сзади уже маячил Михаэль, держа руку на шокере.
– Ральф, все. Довольно, – устало сказал отец. – Вы точно все уже помешались на своем эгоизме! Это в последний раз, когда я прошу тебя по-простому:
Отстань от нее, иначе я заявлю в полицию.
Михаэль как раз сбегал с лестницы, расстегивая пиджак. Он исполнял при нас обязанности водителя и охранника и даже тут ходил с пистолетом.
– Э-э, все в порядке?
Отец махнул рукой, закатил глаза и покачал головой.
– Раньше у нас была одна сумасшедшая, теперь двое. Но он уехал.
– От Ральфа я такого не ожидал…
– Я тоже.
За задним двором, через улицу, бродила с лейкой наша соседка. Та самая, Пятьдесят оттенков закрашенного седого. Она уже целый час поливала несчастные цветы на балконе. И только что в театральный бинокль не наблюдала за нашими окнами.
А я была на той стадии, что начинала сочувствовать ей.
Я была уже достаточно взрослой, когда Ральф сошелся с Джессикой. И я прекрасно помнила, как все было. Я понимала, что ему нравится, просто смириться никогда не могла. А он не мог смириться с мыслью, что я – не собственность. Что меня нельзя поставить на выбранное место и навязать привычную и приятную себе роль.
Я сомневалась, что он отстанет. Скорее всего, мы закончим в подвале – он будет с ремнем. И меня все меньше пугал подобный исход. Пусть он причинит мне боль, – что угодно лучше, чем нескончаемая пытка уставшего Разума, который не может найти решение для своих проблем.
Отец подошел к окну и задернул шторы, показав соседке палец в бинокль. Он сам был в бешенстве и явно не понимал, что он должен сделать.
Я села и разрыдалась, уткнувшись лицом в ладони. Превентивно, пока он не начал орать, что Ральф и его желания благонравнее, а значит, должны быть исполнены. В отличие,