прагматики культуры. Он видит эту специальность в таком виде: «Это такой человек, который понимает, как с помощью искусства менять жизнь. Менять пространство, зарабатывать деньги, взрывать общество и прочее. Потому что индустриальный этап привел к нивелированию универсального. Мы живем в мире, где победил технарь, и этот победитель получает все: если он, скажем, сделал удивительный гаджет, то создатели других гаджетов проиграли, потому что его игрушкой теперь весь мир пользуется. Так вот, в 21 веке, который только начался, выиграет тот, кто на основе этого гаджета создаст уникальный контент. Это потому еще стало возможно, что высвободилось очень много времени, а чтобы такие вещи создавать, нужно как раз время. И с этим свободным временем можно работать так же, как и с деньгами: время – это капитал. Его можно потратить впустую, а можно инвестировать. В определенном смысле это уже началось и на трех китах стоит – кино, искусство и издательства. Издания книг, например. Три кита таких… Они много приносят экономике. Сельское хозяйство – четыре процента, и эта триада – семь! Смотрите – живут, например, какие-нибудь учителя – в Париже или Урюпинске – не столь важно. И примерно то же самое делают: работают, готовят, спят… Отличаются они только тем, как проводят свое свободное время. Вот за их свободное время художник и борется. Конкуренция уже идет не между отдельными художниками, а, скажем, между городами – кто креативнее, Париж или Берлин?» [4].
Из всего этого можно сделать вывод, что именно производство контента является главной задачей гуманитарного инженера, а этот контент художественного порядка может быть заточен под те или иные социальные цели. Можно менять людей, а можно и целые государства. Например, Сталин увидел потребность в создании в обществе такого параметра, как «враг народа», и все государство занялось выявлением этих несуществующих врагов, в результате чего удалось создать и мобилизационную политику, и мобилизационную экономику. То есть была порождена некая мобилизационная демократия, которая существовала в конституции, но которой не было в жизни. И даже автор этой конституции (Н. Бухарин) исчез в водовороте недемократических событий, и она стала именоваться сталинской.
Думающих иначе или расстреливали, или отправляли в лагеря. А. Тепляков говорит о 750 тысячах расстрелянных в 1937–1938 годах. В войну только военнослужащих было расстреляно еще 160 тысяч [5]. Количество репрессированных также задавалось тем, в каком регионе страны это происходило: «Играло роль и недавнее прошлое того или иного региона, насколько он был активен в Гражданскую войну с точки зрения антисоветского повстанчества. Сибирь же была территорией огромных антибольшевистских восстаний, большинство их участников было в свое время амнистировано, а теперь их вылавливали и – через 15 лет – добивали. Масса зажиточного населения, огромный протестный потенциал еще с 1920-х годов, огромный опыт в том числе вооруженного сопротивления коллективизации… Вот за все это в 1937-м и пришла расплата. В Белоруссии были очень жестокие