противотанковыми конструкциями, сколоченными наспех. В сплошной фоновый гул сливается могильный шёпот множества одновременно начатых, но так и недоделанных работ. С настенного цветника из ярких открыток укоризненно поглядывают комплименты былому профессиональному величию. Жалкими, измятыми перьями из советской подушки белеют типовые визитки партнёров. Как тюлени на диком побережье, ленятся на столе канцелярские принадлежности. Континентальными пятнами глобуса темнеют на мебели кофеиновые доказательства моей утренней слабости. Над океаном всего этого хлама безмолвно внимают вечности цивилизованные островки офисной техники. В общем, живая картина в сюрреалистическом стиле, которая пишется за день, а стóит, будто автор, не смыкая глаз, корпел над ней полгода.
– Ну, как? ― спрашиваю. ― Есть что противопоставить?
Коллега ответила взглядом римского прокуратора, который, в принципе, никому ничего доказывать не должен. Его направление указало мне путь за перегородку. От увиденного пожухли и завяли все лавровые листочки воображаемого венка на моей голове.
Вирус стахановского энтузиазма, грибница будничных бдений, бобовые ростки предынфарктного трудоголизма охватили, скрыв от глаза, не только её рабочее место, собственное, но распространились и укрепились на соседнем.
– Ещё вопросы? ― спросила она, ощупывая языком многолетний кариес.
Вопросов у меня не оставалось. Так я уступил первенство даме».
Молодец Толоконников! Джентльмен!17
Семейный триллер. Продолжение
«После этого идиллия просуществовала недолго. Первый сигнал прозвучал для него уже на следующее утро, когда полусонные воспоминания о вчерашнем заставили его сморщиться и съёжиться от холодка, сороконожкой пробежавшего под рёбрами. Была ли это Бонни? Обманывать себя не хотелось, но и говорить правду – тоже. Белые локоны на подушке рядом, выбившиеся из-под шапочки для сна, заставили его признаться: нет, Бонни пришла лишь вместе с хмельным помешательством. Дискомфорт одолевал. Дискомфорт вынудил подняться раньше солнца и затащил под душ. Долгий, контрастный, целебный, очищающий. В конце концов, душ помог ему взять себя в руки и подавить раздражение. До красна растеревшись полотенцем, Он сделался ласковым и тихим.
Однако не прошло и недели, как припадок совести унялся. Костёр благополучия погас, и обугленные головешки лишь зачерняли своей копотью душу. Красочной и незамутнённой пока оставалась лишь единственная страсть. Сердце начинало колотиться, только когда Он приближался к месту, где однажды ему улыбнулась незнакомка, и где Он маниакально ждал её снова. Иногда взгляд его становился взглядом безумца, и сам Он вел себя, как помешанный, но громадным усилием воли держал себя в рамках приличного гражданина.
А Она – ах, как Она старалась! Была весёлой и покладистой, осталась красивой и хорошей хозяйкой. Миллионам мужчин этого было бы более чем достаточно для счастья. И ему когда-то – тоже… Но Он изменился – неужели