тебя бы вместо Калинина.
– Пусть сидит себе на своем месте. Калинин многие церкви спас. Взорвали бы! А он заступился. Теперь, в час недобрый, есть где Богу помолиться.
– Бабушка, а ты самая настоящая верующая?
Евдокия Андреевна глянула на внука без укора, но строго:
– Потому и бежим из Людинова, что отшатнулись от веры. Господь, наказывая, половину России отдаст врагу на поругание. Божие вразумление, как пришествие всадника на белом коне, который забирает мир с земли. Дан ему большой меч, а нынче у всех людей в руках мечи, чтоб убивали друг друга.
Алеша вскочил, подошел к иконам.
– Бабушка! Ну что ты говоришь? Мы ведь дружили с немцами, а они вероломно, без объявления…
– Свою совесть надо держать в чистоте. Тогда, как бы тебя ни предали, останешься в правде. Тебе будет дана победа.
– Бабушка, мы возьмем икону?
– Лоб перекрести и бери. Какую возьмешь, та и будет судьбой.
Взял Иерусалимскую икону Божией Матери.
– Это из Манинского хутора, из Иерусалимской пустыньки. Мне иконку матушка Харита подарила… В тюрьме сидит. Слава Богу, хоть от войны далеко.
В Людинове ключ лежал под ковриком.
На столе, в большой комнате, листок бумаги:
«Алеша, я договорился. Можно уехать на машине. Сходи на завод, но иди сразу с бабушкой. Поезда движутся медленно. Вы нас догоните. Деньги в книжном шкафу».
Открыл толстый том Горького. Деньги немалые. На дорогу хватит.
– Интересно, какие деньги у немцев?
Бабушка опустилась на диван:
– Алеша, я никуда больше не побегу.
И – грохот. Мощный.
Дом трясануло.
– Бомбят? – спросила бабушка.
– Может, в подпол спрятаться?
– Там темно. Придавит, намучаешься.
– Ладно, – сказал Алеша. – Ладно.
Еще бы миг, и жизнь ждала иная…
Полуторка – самая ласковая машина на белом свете. Кабина кепочкой, кузов как раз для богатств советского человека. Невелик кузовок, но везет полуторка с песенкой.
Зарецкие грузили добро. Ближе к кабине – мешок с мукой да куль из рогожи с мешочками крупы, сахара, соли.
Подняли, поставили матушкин сундук, к сундуку Ниночкин чемодан. В чемодане два платья, два сарафана, юбка, комбинация и прочее девичье.
В батюшкином чемодане иконы, облачение, книги.
Отец Викторин поглядел-поглядел на свои картины:
– Незачем немцев тешить!
Снял со стен, поставил к порогу, где ждали погрузки гитара и скрипка. Для них место в кабине.
Женщины складывали в деревянный ящик кухонную посуду. А ведь еще кочерги, рогачи! Господи, топор не забыть! А пилу-то! А гвозди!
Без чугунов, без кастрюль, без топора и пилы в чужих людях – намаешься.
Отец Викторин забрался в кузов принимать тяжеленный ящик.
И тут к машине подошел человек в штатском, но в полувоенной фуражке:
– Виктор