Сутория Макрона, два года назад ставшая любовницей Калигулы.
Энния задержалась, увидев слугу, который нес императору халцедоновый кубок на золотом подносе. Калигула отпил из кубка и, возвратив его слуге, вздохнул с облегчением:
– Вот так-то лучше!
Слуга поклонился и вышел. Тогда Энния на цыпочках подкралась к спинке софы, на которой лежал новый властелин Рима, и, наклонившись, приложилась губами к его лбу.
– Ах! Это ты, Невия? – воскликнул Калигула. Он повернулся, обхватил женщину за талию и усадил радом с собой.
– Я, любимый! – нежно ответила она, поглаживая его по щеке. – И я уже готова к обеду, потому что знаю, как ты проголодался.
– Ты так заботлива, – сказал Калигула, целуя ее, – и так красива.
– Как бы я хотела всегда казаться тебе такою! – воскликнула Энния и, неожиданно погрустнев, добавила: – Увы! Теперь, когда ты стал императором, у меня появилось много соперниц. Думаю, они уже начали осаждать тебя.
– Ну, Энния, не мучай меня своей ревностью.
– Ты молод и легкомыслен, – продолжала женщина, не дав прервать себя. – А сегодня ты стал всесилен, как никто в мире!
– Что ж! – помрачнев, медленно произнес Калигула. – Да, я всесилен, как Зевс! И даже больше! Потому что я здесь, на земле, а он так далеко!
Энния Невия помолчала, а потом прошептала сквозь слезы, которых, казалось, не замечала:
– О да! А как ты говорил там, на Капри! О нашей любви.
– Но я и сейчас тебя люблю! Только не плачь, не мучай меня, – промолвил Калигула, черты лица которого постепенно разгладились, а голос зазвучал мягче.
– О Гай! – всхлипнула Энния, – ты знаешь, как я тебя люблю. Я это говорю не потому, что ты стал так велик: мне страшно потерять твою прежнюю любовь. Как я хочу, чтобы Тиберий был еще жив, а ты оставался бы тем же бедным сыном Германика: покинутым и забытым всеми, но моим… только моим!
– Опять за свое! – воскликнул император, снова выходя из себя, – кто же тебя лишает моей любви?
– Да все, все! Мало ли в Риме дерзких и богатых женщин – от Домиции Лепиды до ее дочери Валерии Мессалины, от Поппеи Сабины до Лоллии Паулины, от Элии Петины до Юнии Кальвины, наконец от грязной Пираллиды до гадкой Летиции[42], – которые только и думают, как бы тебе приглянуться! У них одно на уме – занять мое место в твоем сердце!
– А кто из них сможет приказать моему сердцу? – спросил Калигула таким мрачным тоном, какой Невии был еще не известен.
Она хотела что-то сказать, но вдруг осеклась и повернулась к Калигуле, который хмуро смотрел на нее.
– Кто прикажет мне, императору?!
– Тот, – глубоко вздохнув, чуть слышно произнесла она, – кто завладеет твоими чувствами.
– Власть чувств недолговечна! – пожав плечами, безапелляционно заявил сын Германика.
– О горе мне, несчастной! – внезапно воскликнула женщина, вновь разрыдавшись и закрыв лицо руками, – я так и знала! Я сразу все поняла!
В эту минуту в дверном проеме появился стройный голубоглазый