нависла темная снеговая туча, такая тяжелая, что едва может сдвинуться с места.
Всю свою взрослую жизнь Джим провел в неком заведении, где его никто не любил и не заботился о нем. Год проходил за годом, и они были так похожи, что ему порой даже вспомнить не удавалось, чем один год отличался от другого. После лечения у него иногда выпадали из памяти целые дни, а время он стал воспринимать как некий набор не связанных между собой пустых промежутков. Иногда ему приходилось спрашивать у сиделки, что он сегодня ел и ходил ли на прогулку. Когда он жаловался на провалы в памяти, доктора уверяли, что это всего лишь последствия депрессии. На самом деле он обнаружил: ему было бы легче вообще обо всем забыть.
И все же это было ужасно – в последний раз, навсегда, покинуть «Бесли Хилл». И ужасно было видеть, как других обитателей лечебницы разбирают по домам родственники, как, подхватив их пальто и чемоданы, сажают их в легковые автомобили или в микроавтобусы. Некоторые пациенты плакали, а один даже попытался сбежать через пустошь. Им не хотелось возвращаться к тем, кто когда-то постарался начисто о них забыть. Им не хотелось переселяться в хостел или в приют. Когда была произведена оценка доставшегося Джиму имущества, о нем позаботились сотрудники социальной службы, а одна из них даже подыскала ему работу в супермаркете. Она оказалась приятельницей мистера Мида, с которым они вместе играли в любительском театре. В конце концов, сказала она, Джим вполне может жить в своем домике на колесах. А потом, если захочет, и мобильный телефон себе заведет, и новых друзей. Будет им звонить или посылать SMS, будет с ними встречаться.
– Но я боюсь заводить друзей, – сказал ей Джим. – Я же не такой, как все нормальные люди. И я просто не знаю, что мне делать.
Она улыбнулась, но не стала дружески касаться его плеча, а просто положила руки на стол рядом с его руками.
– Никто не знает, что значит быть нормальным, Джим. Все мы только стараемся быть такими. Порой об этом даже задумываться некогда, а порой кажется, будто ты тщетно пытаешься догнать автобус, который уже полулицы проехал. Но ты учти, Джим: еще не поздно. Тебе всего пятьдесят. Ты еще можешь начать все сначала.
В следующий раз столкнувшись с Айлин, Джим старательно отводит взгляд и пытается обойти ее стороной, но она останавливается и окликает его:
– Привет, Джим. Как дела? Смотри, осторожней. – В вытянутой руке у нее тарелка с сэндвичем для какого-то посетителя.
Ее вопросы просты и понятны, но Джим тем не менее ответить не может. Потупившись, он изучает носки своих ботинок. Они длинные и узкие. Слишком короткие брюки не закрывают лодыжек. В течение всех тех лет, что минули со времен его детства, его тело упрямо стремилось вширь и ввысь, не помещаясь в тех костюмах и на тех стульях, которые были предназначены для других тел. И теперь Джим всегда покупает ботинки и кроссовки на размер больше, чем ему нужно, опасаясь, что тело снова сыграет с ним шутку и за ночь вырастет еще на добрый дюйм.
Джим продолжает упорно смотреть