мы проезжали, – «Дубрава», где чекисты отдыхают, а за забором «Дружба» – санаторий Красного Креста. Ну а за «Клязьмой» – пансионат «Берёзки».
– Надо же, так близко и такие люди, – проговорила Ирина, глядя на противоположный берег.
– Полагаю, что не такие уж и большие, – равнодушно сказал Теремрин, – тем более сейчас, летом. Скорее дедушки и бабушки с внуками. Ведь и у нас дом отдыха и пансионат одновременно замышлялся как генштабовский, а сейчас, как видишь, в основном, молодёжь, да всё те же дедушки и бабушки с детьми.
– Вижу, вижу, что не простой пансионат, да и номер у тебя шикарный, – сказала Ирина.
– Ну, положим, номера здесь разные, но все достаточно хорошие. У нас же с тобой, – нарочито сказал он, – люкс.
Ирина осмотрелась. Купальник она надела ещё в номере и теперь, легко сбросив свой сарафанчик, обнажила прелестную фигуру, которую во всей её красе Теремрин увидел впервые. Не отводя от неё восхищённого взгляда, он сказал:
– У меня нет слов. И ты ещё ревнуешь к кому-то? По-моему, это просто несерьёзно. Лучше нет и быть не может.
– Не надо так говорить, – смущённо ответила Ирина. – Я самая обыкновенная.
Они стояли рядом в тени берёзок. Он был подтянут, строен, и она элегантна и стройна. Загар в меру коснулся её рук, ног, позолотил плечи, и вся она была яркой, светящейся счастьем. Легкая проседь его висков придавала особый колорит мужественному, волевому лицу, оттеняя её молодость, но разница в летах, хоть и была заметна, не вызывала неприятия, которое вызывает обычно пара, где он – уже дряхлеющий старик, а она – едва вступила в пору очарованья женской зрелости.
– Ну что, в воду! – воскликнул он.
Они прошли по бархатистой травке, пересекли асфальтовую дорожку и ступили на горячий песок. Его окликали, с ним здоровались. Он отвечал кому-то, отделываясь дежурными фразами.
– Тебя здесь так хорошо знают, – сказала она.
– Известен в кругу друзей, – смеясь, ответил он. – Просто очень часто здесь отдыхаю.
Вода была тёплой. Они долго плавали, останавливаясь там, где можно было нащупать дно ногами, и он протягивал к ней руки, чтобы взять её ладошки в свои широкие и сильные ладони. Она всё время смеялась, и глаза её искрились какой-то необыкновенной, задорной радостью. Он говорил о чем-то весёлом, беззаботном, шутил. Им было очень хорошо, потому что они были вдвоём, потому что никого не видели и не замечали, кроме друг друга, потому что им никто не мешал, и никто никуда не торопил. Они долго шалили в воде и, порою, тела их ненароком соприкасались. Она не шарахалась в сторону, хотя и не допускала особенно длительных и тесных соприкосновений. В эти мгновения просыпающийся в ней ещё малознакомый трепет вдруг остужали мысли о том, что должно неотвратимо случиться между ними в этот день. Она прогоняла эти мысли, но они являлись вновь. И тогда её взгляд становился пристальным, внимательным, даже испытующим. Она не могла ещё осознать хочет ли близости с ним или боится этой близости, ведь печальный опыт с Синеусовым оставил лишь отрицательное впечатление. Та ночь, которая вызывала