своею рукой, затем снова взял авторучку и попытался продолжить стихотворение. Оно не продолжалось. А поезд, между тем, стал постепенно замедлять свой ход.
Солнце, прорвав, наконец, оборонительную линию горизонта, сокрушительным ударом опрокинуло мглу, и она, предрассветная эта мгла, обратилась в бегство, тщетно пытаясь укрыться в низинах, в перелесках, за стенами домов возникшего из серой пелены большого города. А ещё через некоторое время в вагонном окне заискрились яркие, радостные, ослепительные и всепобеждающие лучи солнца, и скоро потянулась где-то внизу платформа Курского вокзала. Теремрин шагнул в коридор и вскоре увидел Ирину. Недавние волнения и тревоги выветрились, рассеялись от одного только взгляда на ту, которая доставила ему немало радостных и приятных минут в Пятигорске. Ирина резко выделялась из массы встречающих не только своей красотой и яркостью, но и тем, что в отличие от других, была с дорожной сумкой в руках, словно не встречала кого-то с поезда, а напротив, уезжала сама. Она сосредоточенно провожала взглядом проплывающие перед ней вагоны. Но вот заметила его. Он понял это по тому, как озарилось её лицо. Их глаза встретились. Она помахала ему и пошла рядом с вагоном, ожидая остановки поезда.
А Теремрин, словно обращаясь к самому себе, прошептал заключительные строки:
Зачем печаль, к чему сомненья,
Я голос вещий уловил:
«Любовь пришла, и нет сомненья.
Что жизнь дана нам для Любви!»
Прозрения пока не наступило. Он снова был увлечён, снова готов был ринуться в пучину страсти, и уже через минуту выбрался на платформу.
У многих встречающих, несмотря на ранее время, были букеты цветов, но, в отличие от других пассажиров, прибывших одним с ним поездом, Теремрин вышел из вагона с шикарным букетом, который протянул Ирине.
– Спасибо, – вполголоса сказала она и подставила щёку для поцелуя, словно поцелуи для них стали уже делом обычным.
– Это тебе спасибо, что встретила, что приехала в Москву, – ответил он.
– Я же обещала.
Она была какая-то немножечко другая, нежели в Пятигорске. Едва уловимое изменение произошло и в её отношении к нему. Словно бы разрушилась какая-то незримая преграда, ещё существовавшая между ними в момент разлуки. Да, она решилась, она приехала к нему и теперь была в полной его власти. Может быть, именно потому и появилась в её поведении ещё не знакомая ему кротость, даже покорность – покорность судьбе. Он уже не только не жалел, а, напротив, даже радовался тому, что его вчерашняя, очаровательная попутчица вышла в Харькове, радовался потому, что Ирина всколыхнула в нём все чувства, которые он испытывал в Пятигорске. Он снова был очарован ею, и то, что было после её отъезда, казалось теперь далёким и странным.
– Как ты добрался? – спросила Ирина.
– Отлично, – сказал Теремрин, глядя в её глаза, – Очень нудной и утомительной была дорога, – поспешил прибавить он, словно желая её заверить в том, что никаких приключений, даже самых малых, в поезде не было. – Мне казалось, порой, что если покину вагон и побегу, то обгоню поезд.
– Даже так?! – сказала она, и в голосе почувствовалась тихая радость.
– Представь себе, – сказал он, – это всё так, – и тут же решительно прибавил: – Ну