глаза. Глаза, полные слез и боли.
– Вас кто-то обидел? – спросил я первое, что пришло в голову, и, не дождавшись ответа, накинул ей на плечи куртку. И тут она улыбнулась. И наверняка что-то сказала, но я услышал за спиной:
– Сема, ты долго девушку на дожде держать будешь?
– И правда, зачем нам мокнуть? – улыбнулся я девушке.
– Давайте в машину, у нас есть еще по «улыбке» на каждого.
Эти придурки могли испортить любое романтическое знакомство, но девушка, похоже, была настроена залить свои обиды (кто бы ей их ни нанес) дамским вином с цветочно-мускатным ароматом.
– Поехали? – спросил я и увидел в ее еще влажных глазах согласие.
Я понял, что она готова была уехать от своих проблем хоть с чертом.
– У нас, правда, не «Волга».
– Но и не велосипед, – улыбнулась девушка и вытерла слезы.
Дальше началось «тут помню, тут не помню». Мы встали у какого-то прудика, дождь вроде бы закончился – не помню. Мы пили, смеялись, говорили… Встреча давних друзей, елкины. Что случилось потом? Нет, я догадываюсь. Сто из ста, что х** Петрухи ровесников искать не стал, он решил воспользоваться тем, что было. А было, надо признать, то, что надо. Девочка пообсохла, сняла мою курточку. Рыжие шелковистые волосы падали на обнаженные плечи, зеленые игривые глаза манили окунуться в них… Нет, я, конечно, не одобряю, но понять их можно. Они, и не видя ее, почесывали в мудях, а когда заглянули в ее бездонные глаза… плюс алкоголь… не сдержались, мудаки. Ведь знал же, что нельзя им верить, нельзя их оставлять наедине с ней. Но я перебрал так, что в прокуренном салоне машины мне не хватало воздуха. Вышел подышать, спустился к пруду и отключился.
Дальше я ничего не помнил, но моя попутчица сильнее сдавила мое запястье, дернув, подвела к крутому берегу и свободной рукой указала на мужчину, лежащего у воды. Кто это, я понял сразу. То, что я там провалялся, было ясно и без нее. Я не помнил, что произошло здесь, в машине. Девушка развернула меня к «копейке», стоящей в паре метров от нас. Внутри играла музыка (кажется, Сташевский), смеялась девушка. И вдруг все стихло. Нет, Сташевский все еще фальшивил, но резко оборвавшийся смех говорил только об одном – в машине что-то произошло. И это что-то никоим разом не было связано с выбранной композицией на новой магнитоле ТЕС. Я дернулся, но попутчица удержала меня. Она двумя пальцами коснулась глаз, а потом показала на машину. Мол, смотри. И я смотрел.
Не было ни криков, ни воплей (если не считать Сташевского), не было чего-то похожего на изнасилование. Просто жуткая ночь под злободневную песню «Любовь здесь больше не живет». И вдруг крик:
– Ах ты, сука!
И хлопок. Будто в ладоши кто ударил.
– Держи ее!
Дверь с хрустом открылась, стекло дождем высыпалось на траву. Девушка, раня руки, выползла из машины. Она почему-то была в моей куртке. Когда девушка поднялась в полный рост, я увидел у нее в руках нож. Небольшой выкидной с какой-то бредовой картинкой на черных пластмассовых щечках, туристический. Я всегда его брал с собой. Вот и в ту ночь он оказался в кармане куртки.
– Не