Иванович дежурно возмущался:
– Почему памятник? Я ещё жив! – и продолжил раздувать самовар.
Когда мы учились, легенды ходили про записную книжку Строгова. Она постоянно была при нём, и не дай бог, если после строгого взгляда воспитатель взял тебя на карандаш. Как мы мечтали, чтоб он её потерял навсегда, или чтоб её украли. Чтоб не осталось и намёка на внесённые туда замечания – свидетельства нашего позора.
И вот, по прошествии стольких лет Виктор Иванович между делом сообщил:
– Она была пуста, без единой записи. Психологический приём. Мой карандаш и записная книжка помогали воспитывать вас.
Вот такое признание спустя четыре десятилетия!
Когда нас зачислили в Нахимовское училище, мы из обычных уличных мальчишек-забияк превратились в «карасей», первокурсников. Вспоминали про сюжеты в карасёвском лагере, что здесь неподалёку, на берегу Нахимовского озера. Одно из первых занятий в летнем классе, на пеньках под открытым небом.
Виктор Иванович, для нас тогда исключительно товарищ капитан 3-го ранга, огласил:
– Товарищи нахимовцы, всё, что было в вашей жизни до поступления в училище, было клубничным вопросом.
И в той же интонации добавил:
– Здесь мы из вас будем делать настоящих военных моряков.
Многие тогда осознали: лёгкой и нежной морской прогулки не получится. С первых дней в лагере из нас полезли таланты. Жора лучше всех отмахивал флажным семафором. При этом на его сосредоточенном лице, беззаветно обращённом вверх, на скворечник, прибитый к сосне, получалась неповторимая гримаса от концентрации и напряжения. И два флажка в руках начинали летать в режиме бешеного вентилятора. Сто двадцать знаков в минуту или двести двадцать знаков – не мог сосчитать. Не удивительно – Жора готовился в нахимовцы, учился в морской школе юнг при Доме пионеров в Ленинграде.
Кто больше всех подтягивался и быстрее бегал, не помню. Скорее всего, это были Боря Чулков, Саша Кузнецов или Вова Крестин, возможно, Андрей Апанасов или Юра Андреев. Все эти ребята и сейчас, на шестом десятке, выглядят очень подтянуто. Не в пример мне, висяку на турнике и с одышкой на беговой дорожке.
Нахимовец, тот, что с гитарой пришёл, внёс от себя пять копеек о спорте:
– Наш любимый преподаватель по физической подготовке, Ольхов, по кличке Садист, сделал из висящих на турнике сосисок нормальных военных. Через два года подтягивались по восемь – десять раз. Понятно, передовики делали это раз по пятьдесят.
В свободное время хорошо играл в баскетбол Женя Уткин, мне нравилось с ним летать с мячом по полю. Саша Тосенко занимался яхтами по отдельной программе. Он с восьми лет ходил под парусом в Ленинграде, на Петровской Косе. По сей день периодически «выстреливает» в международных регатах, без победных кубков не возвращается. Андрей Маслаков не проявлял интерес к экстриму, зато сейчас скользит по морю на доске в шквалистый ветер с парусом или сидит за штурвалом самолёта малой авиации, в зависимости от настроения.
Не вылезал из санчасти только Андрей Веремчук, наблюдая из окна