Я уже потерял многих друзей, и вот сейчас мог умереть мой лучший друг. Я написал его жене Урсуле, спрашивая, могу ли я чем-то помочь. Ее ответ был очень коротким: «Молитесь за него, и пусть с вами будет бог». Она всегда была крепкой женщиной. Я получил письма от Крупински и Баркгорна, который сам лежал в госпитале. Они были вместе с Галландом, когда случилась эта катастрофа. Мы все понимали, что война скоро закончится, ведь была весна 1945 года. Но нам не оставалось ничего другого, кроме как летать до конца.
В этот период люфтваффе окончательно ослабли. Имея всего две группы, JG-54 не могла надеяться захватить господство в воздухе, так как число русских самолетов продолжало расти. Русские так и не сумели разбить Группу Армий «Север», которая продержалась до последнего дня войны, когда в Курляндии капитулировали 210 тысяч немцев и латышских добровольцев. Хотя капитуляция была подписана 7 мая, некоторые отдельные подразделения продолжали сражаться до 9 мая. Им не сообщили о подписании документа.
Совершенно не подозревая об этом, 8 мая 1945 года я получил по телефону приказ на следующее утро эвакуировать самолеты JG-54, если позволит погода. Пилоты сняли с истребителей все ненужное оборудование, что позволило брать на борт двух человек – друзей и механиков. Один сидел скорчившись за бронеспинкой на месте рации, а другой лежал в фюзеляже. Война закончилась, но никто об этом не знал. Мы все еще сражались. Я узнал новость в воздухе и сначала принял ее за шутку.
Мы должны были лететь во Фленсбург на датской границе. Так как я поддерживал хорошие отношения с флотом, в основном потому, что именно там я начал военную службу, я уговорил моряков взять как можно больше наземного персонала на корабли. Для нас это была самый последний и самый долгий перелет в жизни, но по крайней мере 90 моих сослуживцев избежали русского плена. Мы не знали наверняка, что война закончилась, но после приземления все стало ясно, когда нас взяли в плен англичане.
Так как я имел звание полковника, меня отправили в Бельгию и поместили в специальный лагерь до февраля 1946 года, после чего разрешили отправиться домой. Я решил, что стану архитектором, и подал заявление в университет Тюбингена, однако мне отказали. Мне также не позволили учиться в других институтах. Причиной было то, что я был профессиональным офицером, они назвали меня «милитаристом» и «военным преступником», чего я никак не мог понять. Будущее казалось мне мрачным. Несколько лет я работал на автомобильном и химическом заводах, пытаясь прокормить свою семью. Мы знали, что Граф, Хартман и многие другие попали в советские тюрьмы. Мы не верили, что когда-нибудь снова их увидим. Когда они вернулись, особенно Хартман, это было чудесно. Но Графа плен сломал, и он остался развалиной до самого конца жизни.
В 1953 году я попросил разрешения у канцлера Конрада Аденауэра вступить в группу офицеров, которые готовились служить в новых немецких ВВС или Бундеслюфтваффе. Их создали, потому что началась холодная война. Я вступил в эту группу, надеясь снова лететь, и вместе со Штайнхофом и Куртом