луна и скользят созвездия по небу вспоминал. Всех женщин и девочек, которых когда-либо лечил отец, их имена. Все, что слышал в городе. Он бы никогда не подумал, что людских имен может быть так много.
– Аурика?
– Нет. Кажется, нет.
– Хм-м, может… А, Б… Богдана?
Иеле примерила имя и покачала головой.
– Что-то не то. Будто вспоминаю, а мысль не могу ухватить. Имя было какое-то ласковое, связано с чем-то… с одеждой, что ли… Но не помню какой.
– Ох, ну ладно. У меня уже голова не варит.
Ночь перевалила за глухое время, Теодор отправился по делам. На следующий вечер он предложил иеле новые имена – та лишь качала головой. Однако все больше чувствовала, будто имя близко. Чуть-чуть и ухватит за хвост. Но не удавалось.
В Китиле готовились к празднику. Закупили множество хлопушек, ярких фейерверков и шипящих бенгальских свечей. Готовилась огненная потеха. Граждане как один покупали наряды: женщины выбирали платья, мужчины – костюмы. Ребятишки носились по городу как одуревшие, отовсюду слышались запахи еды, сластей и ароматы тайн.
Оставалось чуть-чуть. Пара дней до Равноденствия, когда ярмарка зажжет огни над крышами Китилы. Теодор не знал, что делать. От тоски и безысходности он облазил, кажется, каждую щель в городе, пока не прошел слух, что утонул Петру Цепеняг.
Поначалу он не поверил своим ушам. Чучельник? Этот цыган, который сам был готов утопить за один косой взгляд?
– Та-ак, сейчас посмотрим в свитке, – сказал Кобзарь, тряся шляпой от возбуждения. – Ты прав, Теодор! Так и есть: Цепеняг – вычеркнуто! Нет ему ходу обратно. Стало быть, во второй тур допускаются только шестеро, если найдут ключи.
Теодор покачал головой. Он возненавидел Чучельника задолго до того, как увидел его на Макабре, еще тогда, когда цыган выстрелил в него солью, спустил собаку и унизил в полиции. Однако тот факт, что Чучельник погиб, заставил Теодора испугаться.
Игра игрой, но ставкой в Макабре являлась не сахарная голова, а… жизнь. Ни много ни мало – вся жизнь. И то, с какой легкостью ее проиграл суровый, пронырливый и жестокий Цепеняг, вызвало в Теодоре дрожь.
Он сидел на берегу и наигрывал на флуере. Где-то тут потонул Цепеняг. Каким образом – никто не знал. Теодор встал, подошел к камышам и позвал:
– Одинокая! Эй!
Минуту спустя камыш зашелестел, и в зарослях блеснули слюдяные глаза.
– Добрый вечер, юноша. Я весь день пролежала на дне, думая об имени. Мне кажется, начинаю вспоминать. Мое имя связано с какой-то обувью.
Теодор подумал, что это уж точно ложное направление. Кто бы стал называть дочь в честь какого-нибудь ботинка?
– Слушай, Одинокая. А ты не знаешь… сестры твои недавно кого-то… ну…
– Позвали танцевать вечную хору?
– Именно.
Иеле задумалась.
– Мне об этом говорить нельзя. – Она мотнула головой.
Теодор подумал, что тут дело нечисто. Но в ответ на его уговоры иеле только вздохнула. Задумавшись, Тео сел на пень. Он достал флуер и внезапно проиграл шесть нот. Они вернулись! Сумерки