Идеи «не существуют до» политического решения" в каком-то простом когнитивном конвейере. Они также не являются просто циничной идеологической дымовой завесой, созданной постфактум для общественного потребления, чтобы оправдать политику, движимую совершенно другими мотивами. При таком интерпретационном подходе к пониманию политики «чтобы понять действия, практику и институты, нам нужно понять убеждения – намеренные значения – вовлеченных людей».
Я использую, насколько это возможно, язык и дискурс самих российских политических элит и интеллектуалов, пытаясь понять эту концептуальную парадигму, с очевидной оговоркой, что официальный дискурс не всегда предназначен для того, чтобы четко формулировать политические убеждения и мотивы. Тем не менее, официальные речи, статьи и доктрины, тем не менее, могут быть весьма показательными как общая интерпретация внешней реальности и как коллективное повествование, которое – независимо от его желаемых политических последствий – также всегда отражает основные концептуальные рамки, в рамках которых функционируют лидеры.
Глава 2. Порядок, смута и российское государство
Теория демократизации предполагала, что главной точкой опоры всех политических дебатов была бинарная связь между демократией и диктатурой. Однако в постсоветской России как элитарные, так и популярные политические дискурсы часто подчеркивали совершенно иную бинарность, колебавшуюся между двумя фундаментальными понятиями «хаос» и «порядок». В более ранний период холодной войны такие ученые, как Карл Фридрих, утверждали, что порядок-это всего лишь одна из многих ценностей в обществе, и что некоторый беспорядок-это цена, которую стоит заплатить демократии, справедливости и другим ценностям процветания. В плюралистическом обществе, где различные группы преследуют разные цели, "политическое сообщество, организуясь в политический порядок, должно допускать определенную степень беспорядка». Напротив, почти в то же самое время Сэмюэл Хантингтон, как известно, утверждал, что «различия между демократией и диктатурой» были гораздо менее важны, чем разница между теми государствами, которые могли поддерживать порядок, и теми, которые не могли. Когда, казалось бы, упорядоченные советские режимы рухнули один за другим в конце 1980-х годов, тезис Хантингтона оказался дискредитированным, и акцент Фридриха на ценности демократии над порядком был оправдан.
Приоритет демократии Фридриха над порядком доминировал в политических дебатах на Западе – и в Восточной Европе – сразу после окончания холодной войны. С первых месяцев своего пребывания у власти в качестве премьер-министра в 1999 году Владимир Путин бросил вызов этой расстановке приоритетов и перевернул уравнение с ног на голову. После десятилетия хаотичной демократии в России он настаивал на том, что политический порядок должен быть на первом месте.