и порядок в некоторых частях государства были нарушены, и к 1993 году в России был один из самых высоких показателей убийств в мире. Требование российского общества в ответ на эти проблемы, скорее всего, никогда не будет заключаться в большей либерализации и демократизации, как это отстаивают западные аналитики.
Эти проблемы на национальном уровне скрывают индивидуальный опыт беспорядков. Коллективные воспоминания были дополнены личными травмами – вспомните знаменитую историю Владимира Путина, молодого сотрудника КГБ, застрявшего в Дрездене в 1989 году, когда толпа протестующих собралась снаружи. Позвонив на ближайшую советскую базу для подкрепления и получив ответ, что «Москва молчит», Путин вышел на встречу с разъяренной толпой протестующих в одиночку, нарушив правила ведения боевых действий и угрожая своей карьере. Позже Путин сказал: «У меня тогда возникло ощущение, что страны больше не существует. Что он исчез. Было ясно, что Союз болен. И у него была неизлечимая болезнь – паралич власти». Государство отступило, больше не будучи суверенным, и Владимир Путин, сотрудник КГБ среднего звена в немецких провинциях, был вынужден выйти за рамки правил, чтобы принять решение.
Критики Путина часто преуменьшают этот портрет 1990-х годов как периода беспорядка, повторяя точку зрения Фридриха о том, что определенная степень хаоса была необходимой предпосылкой для достижения успехов в области свободы, справедливости и демократии. Несомненно, постсоветское понимание порядка было искажено советским опытом: многие нормальные виды деятельности, такие как торговля и частный бизнес, первоначально были обозначены как виды «беспорядка», отражающие нормы советской эпохи. Институциональное наследие – особенно среди спецслужб и служб безопасности – так называемых силовиков-также сыграло свою роль в воспроизведении особого бинарного понимания порядка и беспорядка, которое отражало институциональные предубеждения советской эпохи. Объясняет социолог Ольга Крыштановская: «Что такое беспорядок в глазах человека в форме? Это отсутствие контроля. Если нет контроля, это означает, что есть возможность для независимого влияния. Силовики рассматривают существование альтернативных центров власти в стране как угрозу целостности государства. Дума не подчиняется администрации президента? Расстройство. Вяхирев – не Кремль – управляет „Газпромом“? Расстройство. Некоторые партии чего-то хотят, или некоторые СМИ о чем-то говорят? Это все беспорядок, который нужно ликвидировать. И они его ликвидировали.».
Однако страх перед хаосом и стремление к порядку были не просто патологией КГБ, но отражали более широкий консенсус в отношении порядка в российском обществе. Традиционное российское понимание порядка выходило за рамки общего определения порядка как «разборчивого, предсказуемого поведения в соответствии с признанными нормами» и отражало то, что Хедли