а третий иде на менэ, смиется и в руках над головой, выдернув из бардюра плиту и нысэ. Я довго ны думав, тесак достав, ширь ему и провернув. Вин пырыстав улыбаться и став сидать, сидае и плиту на голову сиби опускае.
Ну мынэ повязалы. А мыни уже 17 рокив було. Скоро в армию. Ны взялы в армию, а мыни хотилось. У нас дивчата на тих, хто ны служив, даже ны дывлються. Шоп хорошу сиби жинку взять, надо, шоб годный до службы був и отслужив.
– А шо ж тот, шо ты поризав? – я не заметил, как перешёл на суржик в разговоре.
– Та, шо. Операцию зробылы, пол желудка выризалы. Раньше пыв по страшному, курыв, а щас не. Одну манку исть. А жинка рада. На суде каже мыни: «Вася, спасибо здорове тиби за то, шо ты Ваньки зробыв. Залатый чиловик став. Я ны нарадуюсь им». А мини всё равно «впаялы» пять рокив в «общак».
– Вася, так, ты сидел? А як же так, тебя же не должны были взять в армию.
– Взялы. Ны знаю, вызвалы на комиссию и забралы в 25 рокив. Та я ны чего, мне и лучше, а так дома зэком вси клычут. А в стойбати я теж делаю, шо и дома на стройки. Я ж мастер. Всэ могу робыть. Будышь строиться, зовы, помогу, построю. Тиби тоже высною додому?
– И не знаю, шо сказать. Ты шутишь?
– Я шо, похожый на клоуна? Кажу тиби, як е.
Я долго не мог понять, говорит Вася правду или откровенно сочиняет. Хотя в его рассказе была всегда логика и придумать такое было бы или сложно, или невозможно. Но, главное, Вася, за всё время ни разу не улыбнулся. Понятно, что рассказывал серьезные вещи, от которых даже меня начинало коробить, но он был спокоен и невозмутим.
В следующий перекур, он сам подсел ко мне, и мы продолжили беседу. Его характерный для коренных украинцев язык, где проскакивают и русские слова, но чаще всё-таки изменённый, как происходило в областях восточной Украины, Донецкой, Харьковской, Сумской и той же Полтавской области. Смешивание двух братских языков приводило к интересным наречиям, благодаря которым и русскоязычные украинцы и русские с приграничных областей, той же Ростовской, в которой я проживал, Воронежской, Курской, Брянской областях, общались между собой без проблем.
Сами слова и изречения воспринимались с улыбкой, а иногда и со смехом, до того слова были исковерканы, что «бросай гранату и хавайся». И когда слушаешь такой говор, то даже не знаю, какой из них интересней, одесский или тот, на котором гутарил Вася.
Если его одеть, придав сценический образ, поставить на сцену и просто сказать расскажи что-нибудь из своей жизни, поделись откровенно прожитым, уверен, что публика была бы в восторге от такого исполнения. Он представлялся, как грустный комик. Тот, который рассказывает всякие истории, а на лице у него неизменно скорбь и тоска.
– Вася, ты на зоне сидел, как там, расскажи.
– Сыдив везде, на лесоповали больше всёго був. Там ребята хороши, вси хороши булы. Спышь, ночь, чуишь «Ой!» – це, мабуть кугось заризалы. Пыдходють ночью и толкают, шоб глаза открыв, а потом – раз, заточку