в стылую кабину пожарной машины, так как прикрыть их срам и защитить от уличного холода огнеборцам более было нечем. Относительно сухими и пригодными к дальнейшей носке оказались только сапоги товарища военврача, который в суматохе куда-то исчез.
Скрывая недоумение, отчего это банька загорелась таким необычным способом – снаружи, пожарные тушили ее добросовестно, пролили все закоулки и щели, а чтобы пакля между бревнами не тлела, щедро облили сруб снаружи. К утру банька стала похожа на сказочную ледяную избушку Деда Мороза, вся так и искрилась и красовалась кружевом из голубых сосулек.
Материализовавшегося из ниоткуда, но вполне одетого и основательно подкопченного майора и заодно подозрительных девиц сердобольные пожарные развели и развезли по местам постоянной дислокации, а наутро, как вы помните, у майора зачет по вождению танка.
По полигону безраздельно гулял январский ветер. Танк неодобрительно урчал на холостых оборотах, ожидая от майора осознанных действий. Инструктор, командир второй роты, капитан Коля Котельников, трусливо оглядывался на торчащего у смотровой вышки комполка, у которого ветром приподнимало овчинный воротник и трепало полы тулупа.
– Давай, Пал Сергеич, давай, родной! – простонал Коля, хорошо представляющий возможности майора по части вождения. – Смотри на меня, я тебе помахивать буду «лево-право», чтоб ты КШ[4] не подавил.
– Эх! – выдохнул в ответ майор, безнадежно заклиненный в щели между открытым люком и водительским сиденьем.
Места для рук и ног майору совсем не осталось, не то что двигать рычаги и нажимать на педали! Кое-как, нащупав нужное, что за предыдущих девять дней научили нащупывать, майор дал газ, и танк, дергаясь, как припадочный и обдавая Колю соляровым чадом, пошел прямо на КШ.
– Сбрось газ, – закричал, зарыдал Коля Котельников, – тормози, мать твою-перемать! Стой, эскулап, стой, шалава, командир сюда бежит, сейчас башку тебе и мне оторвет к едреней бабушке!
Лучше бы Коля не произносил последних слов! Майор уже совсем было вспомнил, где нужно нащупать, что не нажимать и чего не тянуть, чтобы остановиться, но упоминание о комполка произвело обратный эффект. В медицине это называется «полная амнезия». А по-нашему – полная потеря памяти.
Танк, ускоряясь, правой гусеницей передавил все до единого КШ, ограничивающие коридор учебного задания. Не сбавляя хода, рванул на целину и, взрывая вихри снега, понесся к неглубокому оврагу на самый край полигона.
Комполка, запыхавшись, остановился в колее от гусениц, не в силах догнать свихнувшегося майора. Он круто повернулся к ротному, который подбегал с заранее открытым ртом и с рукавичкой, застывшей у виска.
– Товарищ капитан, – отчеканил полковник, краем глаза убедившись, что танк упал в овраг, но не перевернулся, – под трибунал я вас не отдам, но сгною на полигоне, укатаю, как мороженого леща, если этот ходячий клистир за пять дней не будет водить боевую