и ночь и темень,
на столе – стакан с бутылкой,
ангел смотрит мимо, в вечность,
я промахиваюсь вилкой,
ничего, пройдет и это,
все проходит в человеке,
ангел судорожно метит
моё место в этом веке,
не спеши, пацан, не бойся
свято пусто не бывает,
скоро я собой закрою
то, что пустота скрывает,
бесконечна ночь без света,
бесконечны мои мысли,
я живу, давно отпетый,
в летах, что давно повисли…
Белочка
и я увижу
свиней на стенке
так много визгу,
неявно, бренно,
и всё такое
до Бологое
и шприц колючий
врача в забое,
нас куролесит,
ломает, шкодит,
нас просто месят
из подворотни,
да, бред, конечно,
а что не бредни?
кайф бесконечен,
как и намедни,
я выйду, может,
из этой верти,
меня не гложет
судьба, поверьте,
и день настанет —
предстану, слабый,
в какой-то Кане
пред Богом правым,
не Он – спрошу я:
за что все муки?
и Рай минуя,
сверну к вам, други…
Новоцыганское
– что-то мало взяли: пару,
иль послать соседа вновь?
– что гонять его задаром?
только портить дрянью кровь.
Эй, бомбило, рви на Балчуг,
лимузин свой не жалей,
я безумно водки алчу,
так давай, чмо, поскорей!
Там путаны за валюту,
всё, что хочешь, всё ништяк,
там такой счет намалюют,
что и Гейтсу не пустяк.
Ночь, луна, фонарь, аптека,
кажется, Терлецкий пруд,
и менты меня для смеха
в обезьяннике запрут.
Там просплюсь, слезой умоюсь,
крест нательный заложу,
я в душе помойной роюсь
и Россией дорожу.
Москва 70-х
мы злыми волками
вечерней Москвой
всё кайф свой искали —
волна за волной,
пивные – стекляшки,
гадюшников звон,
лихие стакашки
с шумящих сторон,
а где-то – тревоги
за наш неуют,
неверные ноги,
вас, может быть, ждут
всё те ж разговоры
про всё – ни о чём,
дворы словно норы:
мы жизнь в них пропьём…
Ожидание
вновь скоро грозы
земли дрожанье
мы примем позы
для возлежанья
под струи, брызги
стакан наполним
под чьи-то визги —
мы юность вспомним
нет сил? – ну, что же
мы не в накладе
пусть наши рожи
не видят бляди:
еще