и какой-то болезнью вкуса веет и от работ Шагала. <…>
Киевская мысль. 1913. № 109. 21 апреля.
Перепеч.: Луначарский 1967. Т. 1. С. 154–161; Луначарский 1982. Т. 1. С. 201–208.
17. А. Луначарский. Из статьи «Тридцатый Салон независимых артистов»
[Март 1914 г.]
Печальнее всего, когда отчет о новой выставке приходится начинать привычными словами: нынешний Салон – серый и заурядный. Поэтому я испытываю истинное удовольствие, что о Салоне Независимых нынешнего года мне придется сказать как раз обратное: Салон на редкость интересный, затмевающий не только прошлогодний, но и последний Осенний Салон.
Множество оригинальных работ. <…>
Из русских отмечу еще Шагала, полуинфантилиста, деформатора-фантаста, не лишенного силы воображения и известной острой оригинальности17. <…>
Киевская мысль. 1914. № 65. 6 марта.
Перепеч.: Луначарский 1967. Т. 1. С. 213–218; Луначарский 1982. Т. 1. С. 254–259.
18. Силларт [Я. Тугендхольд]. Из статьи «Салон «Независимых»
[Май 1914 г.]
<…> Очень интересны работы русского художника Шагала. Он любит русскую лубочную живопись, наивность ее композиции, дикость и сумбурность пьяной жизни крестьян в глухих деревнях Литвы. На фоне игрушечных избушек и диковинно-несуразных сцен деревенского быта выступает громадная фигура мужика, пиликающего в пьяном отчаянии на скрипке. В эту фигуру Шагал умеет вложить какое-то высшее, символическое значение, она говорит яснее и выразительнее длинных повестей о мертвой скуке и тоске, о беспросветности и забитости мужицкого существования. Шагал глубоко чувствует мистику быта, жуткие стороны народной жизни. Бесшабашность его композиции великолепно сопровождается задорно-ярким, кустарно-цветистым колоритом, достигающим порою большой силы внушения. Как колорист, он занимает особое место в Салоне Независимых, и его влияние на молодых начинает сказываться заметным образом. Но то, что делает его живопись особенно ценной для нас, это наличность психологического обоснования ее. У Шагала есть свой мир, он дает нам правду, проливающую оригинальный свет на действительность. Наивно-живое чувство жизни стало очень редким в наше время бездушного формализма, когда искусство превращается в математику. Посмотреть только на соседей Шагала, в том же Салоне Независимых, на всевозможные «Soleils Simultanés»[1], «Prisme electrique»[2] и прочую механику – холод пробирает душу. Вот почему художник, у которого действительно есть что-то новое и задушевное о чем поведать миру, – а таким является Шагал, – бесконечно дорог нам. <…>
Аполлон (Пг.). 1914. Май. № 5. С. 32–33.
Перепеч.: Chagall Paris 1995. P. 241–242 (пер. на фр.); Каменский 2005. С. 266 (в сокр.).
19. Контракт между Ш. Мальпелем и Шагалом
30 апреля 1914 г.
Между нижеподписавшимися
Шарлем Мальпелем18, проживающим в Париже, рю де Клиши № 26, с одной стороны, и господином Шагалом, художником, живописцем, проживающим в Париже, пассаж де Данциг, с другой стороны.
Договорено о нижеследующем:
Г-н Шагал соглашается