возвращения Бонапарта никто не стал. Забыв об египетской армии, все ему обрадовались – он и его ореол победителя Италии воскрешали столько надежд! Газеты описывали поистине триумфальные встречи, ожидавшие генерала во многих городах: «Все были как во хмелю. Победа, всегда сопутствующая Бонапарту, на этот раз его опередила, и он прибыл, чтобы нанести последний удар гибнущей коалиции». Директоры, поколебавшись, решили прислушаться к этим восторгам и заменили генералу путь на эшафот церемонией торжественного приема.
Республика, конечно, была спасена задолго до приезда Бонапарта – благодаря победам Массена и Брюна целостности Франции уже ничто не угрожало. Но прием, оказанный генералу, был настолько горячий… и настолько для него самого неожиданный, что Бонапарт быстро приободрился, отбросил опасения, обуревавшие его в первые дни после высадки, и с головой окунулся в парижские интриги, которые вел в то время директор Сиейес, не скрывавший своего желания опрокинуть прогнившее правительство.
В целом, как и шесть лет назад после воцарения Робеспьера, дальнейшее развитие событий казалось непредсказуемым. Жить было страшно. Никто не чувствовал уверенности ни в чем. Даже для тех людей, которых ранее вдохновляли слова «свобода», «равенство», «республика», эти понятия стерлись, поблекли. Никто больше не желал разглагольствовать о патриотизме. Все хотели одного – «режима, при котором едят».
Год шел к концу. Да и век тоже. Заканчивалось восемнадцатое столетие. «Конец века» – вот что было у всех на устах. Будущее представлялось весьма туманным.
-– Гляди внимательно, Филипп: я чуть потянул этот повод – и конь поворачивает влево. Потянул другой – Дьявол идет уже в другую сторону… Запомнил? Лошадь всегда направляется туда, куда смотрит ее голова.
–– А быстло? А стобы ехать быстло, пап? – лепетал малыш.
–– А чтобы ехать быстро, тебе, пожалуй, нужно причмокнуть. Лошадь услышит тебя и поторопится.
Филипп, сидя в седле впереди отца, был в восторге: ему впервые открылась прелесть верховой езды. Александр, одной рукой придерживая сына, другой управлял лошадью, попутно объясняя мальчику азы верхового искусства. В какой-то момент, спешившись, доверил поводья сыну:
–– Ну-ка, попробуй cам. Держи поводья крепко, а я буду рядом, чтоб придержать коня.
Филипп, сосредоточенно сдвинув крохотные светлые брови, пытался оправдать доверие отца. Однако вид малыша, которому не исполнилось и трех лет, восседающего верхом на громадном и, как я знала, своенравном жеребце, обеспокоил меня, и я, высунувшись из коляски, запротестовала:
–– Мне кажется, это уже чересчур, господин герцог. Я чувствовала себя лучше, когда вы сидели на коне вместе с сыном!
Смеясь, Александр снова вскочил в седло:
–– Не будем волновать маму. Но кое-что у нас уже получается, не правда ли, Филипп?
–– Я буду кавалелистом, лыцалем! – восклицал раскрасневшийся, гордый