но она всё срезала и срезала нежные цветы, а они лишь одобрительно покачивали благоуханными головками.
И вот она отбросила в сторону нож и встала с колен, прижимая к груди огромный букет.
Две служанки, наблюдавшие за доньей Хулией издалека, тотчас присели за кусты, но через минуту снова поднялись и в изумлении посмотрели вслед сеньоре, которая направилась в сторону… фамильного кладбища…
Хулия шла, улыбаясь. Её душе вдруг стало легко. Хотя она не посещала это место ни разу со дня погребения дочери, она безошибочно нашла камень, под которым покоилась Эсперанса де Ла Роса.
– Ну, вот я и пришла, – с облегчением сказала Хулия и бережно положила цветы на могилу. – Ты меня зовёшь, доченька?
Она постояла, снова к чему-то прислушиваясь, потом удивлённо и озадаченно покачала головой и, опустившись на колени, стала гладить щёточку травы на ухоженном холмике, обрамлённом вытесанными камнями, уложенными в чёткий прямоугольник.
– Ты знаешь, Эсперанса, что-то со мною сегодня случилось, – просто и без слёз заговорила Хулия, не отнимая рук от земли и чувствуя ладонями незримую связь с давно умершей. – У меня такое чувство, будто я скоро должна покинуть этот мир, я просто не нахожу себе места. И я подумала, доченька: может быть, это ты зовёшь меня к себе? Я пришла. Но теперь чувствую, что это не так. Здесь, рядом с тобой мне так легко дышится, так покойно на сердце… Видно, всё из-за того, что мы должны изменить нашей традиции не веселиться без тебя. А ты знаешь, доченька, я подумала и не вижу ничего страшного в том, что завтра будет праздник в замке, потому что он – ради твоих детей. Они уже такие большие, совсем взрослые, такие красивые, умные, а главное – добрые. В них частица твоей души и большого сердца твоего мужа, который всегда любил и любит только тебя одну. Я знаю, ты не можешь ответить, но согласна со мной и не обидишься, если завтра твои дети и твой муж немного повеселятся, как в добрые старые времена, ведь ты всегда была такой весёлой и так любила жизнь…
Вдруг губы Хулии, до сих пор говорившей спокойно и ласково, как-то странно расползлись, и она громко зарыдала, упав грудью на могилу и пытаясь обнять холм раскинутыми в стороны руками.
Она плакала долго, до изнеможения. Уже кончились слёзы, только спазмы сдавливали горло, и она лежала, совершенно обессиленная, почти без чувств.
В этом полуобморочном состоянии и нашёл Хулию дон Эрнесто, также пришедший к могиле Эсперансы. Увидев сеньору распростёртой на земле, он испуганно бросился к ней, поднял, пытаясь поставить, однако ноги женщины подкашивались, а голова безжизненно клонилась на его плечо. Тогда граф взял Хулию на руки и отнёс на ближайшую скамью под ветвями огромного старого тиса.
Здесь она понемногу пришла в себя. Устыдившись слабости, невольным свидетелем которой стал зять, донья Хулия нахмурилась, поправила на голове сбившуюся шаль и опустила глаза, быстро перебирая дрожащими пальцами кисточки бахромы на одежде.
– Madre,