что Семен, будучи полицейским и лидером группы охотников, собирал запасы на зиму, чтобы прокормить семью. А Луиза, запивая свои таблетки от БАР алкоголем, ехала сюда вместе с ним, размышляя, что приготовит на ужин: овощное рагу или жареную картошку.
Став оборотнем, я почему-то начала испытывать эмоции не так, как прежде. И сейчас мне пришлось сделать глубокий вдох, чтобы не дать волю чувствам. Нет, уже ничего не исправить. Несмотря на то, какая была нелегкая судьба у Семена и Луизы, они все равно находили в себе силы жить обычной жизнью, держали себя в руках, создавали видимость счастливой семьи. И Миша наверняка каждый день, помимо полнолуния – кроме тех двенадцати раз в год, когда хочется собственными руками разорвать себе глотку, чтобы прекратить эти мучения, – старался жить как нормальный подросток.
Почему же я не могла вернуться в прежнее русло? Почему считала, что моя жизнь разрушена раз и навсегда? Передо мной только стали открываться горизонты, я только начала познавать, что такое настоящая взрослая жизнь. Не важно, что в любой момент меня могут забрать на опыты или прикончить, я все равно должна продолжать идти дальше. Несмотря ни на что.
Я рискнула открыть шкаф и попятилась назад от испуга, когда наружу вывалился незаряженный арбалет. Следом за ним упала к ногам и тетива. Я выдохнула, понимая, что за последнее время это был первый раз, когда я испытала настоящий страх. Словно бы став волком, перестала чего-либо бояться. На полках в шкафу я также обнаружила несколько пистолетов, кобуру, перчатки и стрелы: одна из них была без наконечника, а другая – разломленная на две части.
Так волнительно снова держать в руках оружие. Свой «Атаман» я оставила в Самаре, в доме, который мы сняли с Гошей, когда покинула его без предупреждения. Я многое оставила ему на память, убежденная, что мы больше никогда не встретимся. Я и сейчас так считала, разве что судьба сведет нас снова не в лучшем сценарии.
На последней полке лежала небольшая коробка, и я потянулась к ней, на секунду подумав, правильно ли вообще поступаю. С другой стороны, он завещал дом мне, а значит, все что находилось на участке, под землей, даже в сгоревшем доме, – все это принадлежало тоже мне. Ни тете Маше, ни Юле, ни тем более Мише. А мне.
Недолго думая, я раскрыла коробку и едва ли удержала ее в руках. Сотня фотографий, несколько жестких ежедневников и завернутый в трубочку бантик ярко-оранжевого цвета покачнулись в моих дрожащих руках. Обхватив покрепче, держа одной рукой телефон с фонариком, я кончиками пальцев подвинула ежедневник в сторону, за которым оказался еще один бантик. На этот раз зеленого цвета. Зеленый – любимый цвет Юли, сколько себя помню.
Мне казалось, я всегда ненавидела оранжевый цвет, но сейчас стала припоминать, что носила такой же бант еще в садике. Дрожащей рукой я распутала его, и бант быстро распустился, коснувшись носка моих бутс. Какой длинный… и такой прекрасный. Я отложила телефон с фонариком на полку