провинциальных вузов.
Ненавижу психологов.
– Я потом поговорю с Аверьяном Анатольевичем, – пообещала Зучиха. – Иди…
Я быстренько отбежал вдоль по коридору обратно и сделал вид, что бреду к двери. Беспечно мурлыкая под нос. Как будто случайно тут шел, как будто и не при делах вовсе, простотак простотаком.
Дверь кабинета открылась, появилась новенькая. Лара. Я как бы невзначай на нее чуть наткнулся. Как тогда. Только ключи не выпали, в этот раз она без ключей была.
– Ой, – покраснел я, – извини…
– Ничего, – сказала новенькая и, не обратив на меня внимания, двинулась по направлению к спортзалу.
Не узнала, что ли? А это, между прочим, я.
Ну, наглость. Она меня даже не узнала.
Сверхнагло.
Я хотел сначала ее догнать и сказать, что не стоит так, я нормальный, а не какой-нибудь, но передумал, решил лучше дождаться удобного момента. Послонялся немножко по коридору, сбегал в буфет за коржиком, потом рванул в раздевалку.
В раздевалке уже никого не было, все ушли на фронт. На передний край физкультурной борьбы за гармонию духа и тела. Надо было спешить, Автол не терпел опозданий…
Тут я с приятной радостью вспомнил, что Автола сегодня быть не должно. Поскольку шкура его позавчера вечером претерпела серьезную конфузию от едких веществ. Значит, сегодня будет Филя. Добрый человек из Весьегона, края черных груздей и волков-оборотней. Филя за физкультурой вообще не следил, поскольку считал, что качать надо душу, а уж никак не средние дельтоиды. Его уроки были добры, его уроки были бестрепетны.
Я лениво стянул с плеч куртку, оглядел шкафчики.
Все были заняты.
Пустовал угловой бокс. С надписью «Карап – блевотчик».
Надпись эту уже три раза пытались замазывать и закрашивать лицейские работники швабры и фуганка, но надпись упрямо возвращалась на железо, как птица феникс возрождается из пепла.
«Карап – блевотчик».
Я поморщился. Раздеваться в угловой шкафчик было непозволительно. Угловой шкафчик считался зачумленным и выморочным. Три года назад некто Карапущенко вместе со своими одноклассниками сдавал три километра. На втором километре Карапущенке стало плохо, он прервал неудержимый бег и побежал в туалет, но туалет был закрыт. Тогда Карапущенко, с трудом сдерживая неосмотрительно обильный завтрак, ворвался в раздевалку, открыл свой шкафчик и…
Короче, с тех пор угловым шкафчиком никто не пользовался.
Это давнее происшествие отозвалось в Лицее неожиданным социальным феноменом. Дело в том, что количество шкафчиков ровно соответствовало количеству лицеистов в каждом классе. А поскольку пользоваться угловым шкафчиком было нельзя, один лицеист вынужден был раздеваться кое-как. На подоконнике. Естественно, что на подоконнике стал раздеваться самый неуважаемый человек в каждом классе. И естественно, что такое положение лишь еще более закрепляло его низкий статус в компании. Дальше – больше.
Одним словом, несдержанность