сумерки, и, хотя тумана не было, в облике здания присутствовал какой-то дельфийский, неземной мрак.
Забирая эту полную маленькую женщину из ее дома в Глазго, он счел ее удручающе нормальной, с румянцем и ниточками прожилок на щеках, из чего можно было заключить, что она подолгу бывает на болотах и рядом с озерами. Весь этот румянец отхлынул от ее лица, когда она в конце концов уставилась через ветровое стекло на тускло освещенное здание на широком дворе. Но если что действительно привлекло тогда его внимание, то это ее несчастные выпученные глаза, потому что их белки сделались розовыми, а зрачки расширились настолько, что радужки вокруг, уступая их черноте, превратились в тонкие полоски. Даже при слабом свете он различал их, и именно это заставило его протянуть руку, чтобы ее успокоить.
Потом произошло нечто совершенно странное.
Тело женщины начало испускать настолько сильные потоки холода, что все окна покрылись изнутри морозными узорами. Он подскочил, когда автоматический кондиционер вдруг вбросил в автомобиль теплый воздух. Теплый воздух, который необъяснимо обратился в арктический холод.
Дэлзелл быстро выключил эту систему, так что ее шум и дополнительная льдистость оказались вычеркнуты из списка досаждавших ему фактов. Потом появился запах. Он часто слышал о запахе страха, но это не было зловонием ослабленного кишечника: пахло потом, который, несмотря на холод, лился из подмышек и шеи медиума, из ее запястий и паха; ее легкое хлопчатобумажное платье под открытым пальто потемнело между полными грудями и бедрами; капли исторгались у нее из кожи, сначала на лбу, затем на верхней губе, а желтая слизь, вытекавшая из ноздрей, тут же замерзала, как покрытый коркой сыр. Ее щеки стали мокрыми от пота, сочившегося из пор и стекавшего на ее двойной подбородок. Он позвал ее по имени, придвинулся к ее лицу, чтобы внимательнее всмотреться, но никакой ответной реакции не последовало. Женщина утратила всякую чувствительность и сидела, вперившись в замок глазами, которые, казалось, так обмерзли, что зрачки превратились в едва различимые пятнышки, видневшиеся за белизной.
Дэлзелл содрогнулся, подумав, что Эш готов показать ему аналогичное повторное представление, но с облегчением обнаружил, что реакция на Комрек у следователя была гораздо более адекватной, нежели у медиума. Конечно, тело у него напряглось, да и бледность кожи внушала опасение, но, будучи явно встревоженным внешне, Эш сохранял внутреннее спокойствие. Может быть, размышлял про себя шофер, следователь видел подобного рода «представления» не в первый раз.
Эш в смятении смотрел, как туман вокруг них начинал редеть, так что нижние этажи замка медленно открывались взору. Следователь чувствовал странную злобу, сочившуюся из Комрека, гнойную утечку, которая, как ему казалось, искала пропитание в душе наблюдателя, так как на протяжении веков потребляла чужие замученные души. В это мгновение он понял, что его собственный дух находится в опасности.
Страх тяжким бременем навалился на Эша. Впившись ногтями себе в бедра,