поэт, мудрец, сановник,
Привыкший верить в собственный талант,
Быть признанным, никем неоспоримым.
Казалось, он уж ничему ни рад.
И жизнь как будто проходила мимо.
И пылкие татарские стихи
Уже ветшали и теряли звуки.
За все чужие и свои грехи
Переносил он старческие муки.
Всё то, чем жил, уже пора в музей.
И сам ушёл бы, да пока не время.
Теряя век свой, хороня друзей,
Державин ждал великого знаменья.
В России был он истинно велик.
Но быть её единственным поэтом,
Царём Парнаса, не хотел старик,
Вот почему не торопился к смерти.
Он должен был, покой чтоб обрести,
Найти, увидеть юный, чистый гений,
И дух свой умирающий спасти,
И передать своё благословенье,
Чтоб умереть уверенно: «Жива
И будет жить поэзия России».
От старости кружилась голова,
И иссякали постепенно силы.
Жизнь превращалась в тихий, грустный сон,
И угасали мысли, словно искры.
Но вот однажды был он приглашён
Министром на экзамен к лицеистам.
Была зима. У Царского села
Сойдя с кареты, он пошёл по саду,
И на него тень прошлого легла —
Воспоминанья вызвали досаду.
Вечерний зимний сад был молчалив.
Укутанные снегом изваянья,
Казалось, дремлют – но ещё был жив
В них древний дух любви, страстей, желаний.
Они таились, словно до поры,
Внутри их душ, под оболочкой камня.
Их тайные, далёкие миры
Смущали душу и терзали память,
Напоминая прошлое, когда
Цвели, живя любовью и свободой,
Далёкие отсюда города,
В иные времена, века и годы.
Когда-то он описывал в стихах
И в одах этих жриц, богинь, героев…
И вот теперь почувствовал вдруг страх —
И он уйдёт к ним, в круг их грустный скоро.
Так нехотя и медленно бредя,
Задумавшись, поэт не торопился,
Как будто бы из прошлого идя,
Где собственно давно уж утвердился.
И всё же к лицеистам он зашёл,
Хотя и здесь найти отраду трудно,
Не отдохнуть ни сердцем, ни душой.
Экзамен. Лепет лицеистов, нудный,
О тех науках, нужных, может быть,
Но слишком трудных, не во всём понятных.
Старались многому здесь научить
Всех лицеистов, что ж – весьма приятно.
Но скучно слушать. Впрочем, для него
Начали чтение. И вот читают
Стихи свои, чужие и его.
Державин в них почти что не вникает.
Всё было, как вчера, так и сейчас —
Ни новизны, ни свежести, ни страсти.
Казалось, признак жизни в нём угас,
В лицей приехал, видимо, напрасно.
И вдруг как будто всё исчезло, он
Услышал чистый, звонкий, юный голос:
«Навис покров угрюмой нощи…» В нём
Всё ожило, к знамению