Конечно, тут не обошлось без вмешательства аббата Бернара, который нашептывал его святейшеству и всем остальным, кто был готов слушать, что священные узы брака нарушаются, а дому Блуа наносят оскорбление.
– И что случилось? – спросил Генрих.
– Папа приказал Раулю вернуться к жене. Видел бы ты тогда Петрониллу. Она чуть с ума не сошла от горя. Но Рауль остался с ней, отказался ее оставить. За это они оба были отлучены. Людовик встал на защиту Рауля и объявил войну Тибо. Поверь мне, для того у него имелось немало оснований. Во время этой войны и произошло кровопролитие в Витри.
– Об этом я знаю, – сказал Генрих.
– Конечно, знает и весь христианский мир, – вздохнула Алиенора. – Это было ужасно. Во всем обвинили Людовика, но он вовсе не хотел, чтобы так случилось. Когда горожане заперли перед ним ворота, он приказал своим людям пускать на замок огненные стрелы. Замок был деревянный. Он загорелся – и защитники погибли, а воины Людовика смогли проникнуть в город. Ничего другого не планировалось. Но воины озверели, командиры не могли их сдержать. Они действовали мечами и факелами, и вскоре запылал весь город. На улицах была настоящая кровавая бойня. Те, кому удалось бежать, искали убежища в соборе, думая, что там будут в безопасности. Несчастные глупцы!
– Не говори мне, что благочестивый Людовик приказал поджечь собор, – прервал ее Генрих.
– Нет, его не было вблизи собора. Он наблюдал за всем этим ужасом за стенами города, с вершины холма. Ветер перенес пламя с соседних домов на собор, и огонь пожрал его с ужасающей скоростью. В тот день погибли полторы тысячи человек – женщины, дети, старики и немощные. Просто ужас! – Алиенора посмотрела на Генри затравленным взглядом.
– Ты это видела? – спросил он, мрачно глядя на нее.
– Нет, я была в Париже, но мне пришлось иметь дело с Людовиком после его возвращения. Он был потрясен. Он все видел, слышал крики несчастных людей, оказавшихся в ловушке, ощущал запах горелого мяса. – Алиенора поморщилась. – Людовик беспомощно смотрел, как обвалилась крыша и все несчастные сгорели. Он чувствовал, что виноват, хотя у него в мыслях не было ничего такого. – Она вспомнила пепельное лицо короля, вспомнила, как его трясло, как он не мог говорить, два дня лежал больной и безмолвный в кровати. – После этого Людовик уже не был таким, как прежде. Его придавило чувство вины. Он даже состриг свои длинные волосы, хотя они мне всегда нравились, стал носить монашескую одежду.
– Я полагаю, секс был исключен, – с иронией в голосе сказал Генрих, пытаясь рассеять сгустившуюся атмосферу.
– Об этом и в прочие времена не могло быть и речи! – улыбнулась Алиенора.
– И Людовик потом простил себя?
– Думаю, речь шла о другом. Король ждал знака от Господа, – вспомнила Алиенора. – И это произошло только во время Крестового похода, когда мы были в Иерусалиме. Он тогда получил прощение у Гроба Господня.
– А что Петронилла? – поинтересовался Генрих.
– После долгих споров и борьбы аббат Бернар привел Людовика