выше. По большей части все собрания, которые я посещал, начинались с перечисления ступеней, а если и нет, то список их был вывешен на стене – не хочешь, а прочтешь. Четвертая ступень выглядела как детализированный внутренний отчет перед собой, и ты садился и все записывал. Пятая ступень была сродни исповеди – ты делился всем этим дерьмом с другим человеком, чаще всего со своим поручителем.
– Есть люди, – говорил Джим, – которые не пьют десятилетиями, и это притом, что не проходили ни через какие-то там ступени.
Размышляя о ступенях, я прослушал, что говорил мне Джек, но потом врубился и понял: он рассуждает о «Грин хейвен», причем в таком тоне, словно эта тюрьма – самое лучшее, что когда-либо выпадало ему в жизни. Это она подвела его к программе.
– Я ходил на собрания, потому что то был шанс хотя бы час посидеть в удобном кресле вне зоны, – признался он. – И потом, в тюрьме проще оставаться трезвым и в ясном уме, просто потому, что невозможно пить жуткую дрянь, которую готовят заключенные, или же покупать «колеса», которые протаскивает и продает там всякое жулье. И еще, знаешь, не могу сказать, что виню алкоголь за то, какой оборот приняла моя жизнь, потому как я выбрал ее сам. Но, когда стал ходить на собрания, до меня, наконец, дошло: всякий раз выискивая приключения на свою задницу, я был под мухой. То есть без вариантов. Я сам делал выбор, осознанно хотел совершить преступление, а когда принимал решение, был пьяным или обкуренным. Эти два состояния, понимаешь, всегда рядом, неразделимы. Тогда я впервые понял это.
Итак, в тюрьме Джек оставался трезвенником. А потом его выпустили, и он приехал в Нью-Йорк. Снял одноместный номер в дешевой гостинице, что в двух кварталах от Пенн-стейшн, и уже на третий день пил купажированный виски за углом, в забегаловке «Гостиная терминал».
– Называлась так из-за места расположения, – пояснил он. – Но это название подошло бы заведению, даже если бы оно находилось в самом центре Джексон-хайтс[6]. Словом, мерзкая, грязная забегаловка, во всех отношениях.
Видимо, это было не совсем так. Линия его жизни приобрела зигзагообразные очертания, и тянулась она года два. За это время неприятностей с законом у него не случалось, но из баров он практически не вылезал. Пытался заставить себя пойти на собрание анонимных алкоголиков, но всякий раз что-то мешало, тогда он говорил себе: «Да какого черта!» – а потом вдруг оказывался в баре или обнаруживал, что присосался к бутылке. Джек прошел несколько курсов детоксикации, страдал от все более долгих приступов тяжелейшего похмелья, понимал, что грозит ему в ближайшем будущем, но не знал, как это предотвратить.
– А знаешь, Мэтт, – вздохнул он, – еще мальчишкой я решил, чем буду заниматься, когда вырасту. Попробуй догадаться, чем именно? Сдаешься? Копом. Я хотел стать копом. Носить синюю униформу, защищать людей от преступников. – Он поднял кофейную чашку, она оказалась пустой. – Наверное, и ты мечтал о том же, но в отличие от меня просто пошел и стал им.
– Просто так получилось. – Я пожал плечами. – Вообще-то я мечтал