Дальханову и ее молоденькую спутницу, почему-то сразу изменился в лице и начал пристально смотреть в их сторону.
– Что с вами, душечка, вам холодно? – с участием спросила Глафира Николаевна, заметив, как сильно вздрогнула и побледнела ее соседка.
Но Ирина ничего не ответила и, повинуясь невольному чувству страха, крепко-крепко прижалась к начальнице, словно инстинктивно ища ее защиты.
– Так вот, значит, каков этот почтенный герой нашего времени? – презрительно усмехнулась Глафира Николаевна, тоже заметившая теперь Лабунова и сразу догадавшаяся, в чем дело. – Однако какая же вы чудачка, Фомочка! – с улыбкой продолжала она. – Кажется, этот нахал просто гипнотизирует вас, и вы способны думать, что он даже на расстоянии может вредить вам?
Глафира Николаевна сняла с правой руки перчатку и, захватив в свою руку похолодевшую ручку молодой девушки, ласково просунула ее в свою соболью теплую муфту. Они так и доехали домой рука об руку, крепко прижавшись друг к другу.
Поздно вечером, когда Ирина уже легла в постель, собираясь уснуть, кто-то осторожно постучал в ее дверь.
– Кто тут? – испуганно проговорила молодая девушка, натягивая по самый подбородок свое тонкое байковое одеяльце.
В комнату вошла Дальханова. На ней был снова ее белый фланелевый капот, и черные волосы, заплетенные на ночь, по-прежнему спускались тяжелой косой за плечи. Глафира Николаевна подошла к молодой девушке и тихонько присела на край ее постели.
– Вы сегодня в первый раз засыпаете под моим кровом, Фомочка, – ласково проговорила она. – Я пришла пожелать вам спокойной ночи и перекрестить вас, моя детка! Спите с богом и не тревожьте себя больше никакими напрасными страхами, вы теперь со мной! – Дальханова низко нагнулась над нею. – Спите с богом, моя Фомочка!
Ирина чувствовала на своей щеке прикосновение ее нежной теплой руки, и почему-то ей стало вдруг так хорошо, как бывало только прежде, в раннем детстве, когда ее целовала и ласкала бабуся.
Молодая девушка с восторгом глядела в красивое бледное лицо, склонившееся над ней, и вдруг, не выдержав, откинула свое одеяло, присела на постели и, обвив обеими руками шею Глафиры Николаевны, начала покрывать ее лицо горячими поцелуями.
– Ах, как я благодарна вам, как я вас люблю! – шептала она, стыдливо пряча свое пылающее личико на груди Дальхановой. – Вы добрая, хорошая, вы чудная и такая красавица, красавица! Вас, должно быть, все-все обожают!
– Все? – с грустной улыбкой переспросила Глафира Николаевна и почему-то вздохнула. – Ах нет, моя детка, нет, не все, не все! – продолжала она тихо своим низким грудным голосом: – Вы еще молоды и не знаете, что только немногим дано великое счастье быть всеми любимой… всеми! – Глафира Николаевна хотела сказать «одним», но не сказала, и темные глаза ее задумчиво и печально устремились на девушку.
«У этой женщины также есть свое горе!» – подумала Ирина и еще крепче прижалась к ней.
VI
В пансионе