которая оправдает возложенные на нее ожидания и представит реальные отношения, образующие современное состояние.
Для тех, кто понимает кураторство исключительно как работу с практическими вопросами, это вступление может показаться весьма странным. Но если принять факт дискурсивного сдвига, который я здесь обрисовал, все станет на свои места. Несколько лет назад, когда я заметил, что этот сдвиг происходит, меня озадачило противоположное явление. Почему такая выдающаяся профессия, столь глубоко преданная делу превращения искусства в общественное достояние, казалось, несколько неохотно выражает свои предпосылки в письменной, дискурсивной форме, столь любимой другими профессиями, посвященными распространению и интерпретации искусства, такими как художественная критика и история искусства? Вскоре я понял очевидную причину: кураторы высказываются в первую очередь через выставки. Они могут дополнять этот процесс изложениями своих программ в выставочных каталогах, информационных пресс-релизах или публичных интервью. Музейные кураторы выражают свои мысли через экспозицию определенной части коллекции в зале музея и образовательные материалы, сопровождающие эти экспозиции. Менее очевидным образом они делают это также через приобретение работ для музейной коллекции и изложение оснований для этого музейным закупочным комитетам. И все же я чувствовал разрыв между языком, который кураторы обычно используют в письменных изложениях своих программ, и тем мышлением, которое они вкладывают в формирование выставок или развески коллекций в музейных залах. До недавнего времени их публичный язык зачастую воспринимался как смесь из высказываний художников, чего-то похожего на оценки отдельных работ критиками, исторической доказательной базы развития искусства и его направлений, а также излюбленных журналистами зарисовок «человеческого интереса». Но сводилась ли кураторская мысль к тому, что приходит в голову при работе с этой путаницей интересов?
Если это было бы так, то мы бы не смогли внятно объяснить происхождение тех эмпирических открытий, тонких связей, поразительных сопоставлений, перекликающихся нюансов и точных суждений, которые я наблюдал на стольких прекрасных и сложных выставках – как и их отсутствие на прочих не столь выдающихся. Не все выставки являются суждениями, но все они производят для зрителей смыслы, отличные от тех, с которыми мы сталкиваемся при чтении текстов и рассматривании иллюстраций в статьях художественных критиков или книгах историков искусства. Любая выставка имеет концептуальную структуру, и кураторы развили соответствующие уровни компетентности, нередко достигая высочайшего мастерства в разработке такой структуры и новшеств внутри нее. Более того, в последние годы некоторые кураторы – среди которых, в частности, герои этой книги – почувствовали, что артикулирование этих знаний и навыков, их осмысление и расследование их истории больше не могут быть отданы на откуп обобщений музеологов, случайных комментариев