на другой, его супруга не желала давать развод. Тогда Роми пришла к ней и заявила:
– Сколько Вы хотите за Вашего мужа? – Та ей в ответ:
– Миллион марок!
Роми сразу выписала ей чек. Она покупала себе счастье, а на этом не экономят.
Вскоре на свет появился сынуля. Казалось бы, всё отлично! Роми даже нашла своего родного отца, встретилась с ним. Он уже постарел, почти не снимался в кино, но она стала ему помогать и в этом! Она всегда всем делала добро. Я приехала к ним в гости, порадоваться её счастью. Однако Гари, меня не вдохновил, но ведь главное, чтоб его любила Роми! Мне показалось, он пьёт более чем надо, и всё какие-то таблетки глотает. Этому научил он и Роми. Стали оба пить, и даже не в меру. Ей хотелось забыть первую любовь, а Гари уже просто привык к этому. А, может, понимал, – срубил сук не по себе? Однажды мы собрались все вместе – Роми с Гари, её мама Магда и я. Они о чём-то спорили, Гари попрекнул тёщу в том, что во время войны она была любовницей Гитлера. Магда побелела и чуть не убила его взглядом. Мне эта шпилька страшно не понравилась. Даже подумала: «Ничего себе – зятёк! Получается, Роми попала из огня, да в полымя?!». Роми, изменившись в лице, ушла в свою комнату. Там включила пластинку с записью скрипичного концерта Моцарта и стала слушать. Я тихо подошла к ней, обняв за плечи, прошептала:
– И вновь Моцарт… – Она обернулась ко мне.
– Я слушаю его скрипичный концерт и постигаю всю трагедию этого великолепного композитора… Его никто не любил, никому не был он нужен. Жена – ветреная, а женщины, кем увлекался он и кто им – чувственные и весёлые, желавшие немного развлечься рядом с гением…
О, сколько трагизма в его музыке, сколько печали, тонкой, прозрачной, завуалированной грусти. Его и Сальери не понял, назвав ветреником, которому всё легко даётся… Даётся… Давалось, потому что, он был гением. Но он был ещё и человеком, тонко чувствующим, никому ненужным с его душевными надрывами и волнениями… А, вообще—то, кто-то кому-то разве нужен со своими переживаниями?
Мы все, зачастую, хотим брать, не отдавать. Никто не поймёт боль ранимого гения, получаемую им от ударов жизни… Они ведь, как дети, без кожи, не защищены от потрясений судьбы… Вот и его убила пустая фееричность жизни… Его не поняли даже завистники, что он намного глубже и трагичнее их представлений. Весело и изящно звучит его музыка, а под её внешними покровами – стон и надрыв. Будто сердце кому-то разрывают, а он, истекая кровью, плачет и молчит… И если у слушателей есть сердце, то они почувствуют это и поймут…
Как восхитительно Господь выделил его среди нас, смертных! И как же мы мстили ему за это, вместо того, чтобы принять и отогреть! Он сердце раскрывал, дабы донести красоту своей души людям, а затем погибнуть, подарив всего себя, без остатка, нам…
Я одновременно слушала и музыку, и то, что повествовала мне Роми о концерте, и плакала вместе с ней над судьбой несчастного