кому у меня остались вопросы, так это к Тине. Кем он был для нее? Почему она изменяет Олегу? Почему не рассказала мне о Сергее? Знала ли она о нас с ним? Теперь-то я понимала: она была не просто шкатулкой с секретом. Много коробочек разной формы, вставленных одна в другую, – вот какой я увидела Тину. Она всегда что-то скрывала. Медленно снимала слой за слоем, и то лишь тогда, когда ее уже прижмешь к стене. Я же всегда выкладывала перед нею на стол все карты. Порой я чувствовала себя глупо: вот я, вся как есть, бери и режь, но что я знаю о тебе, дорогая подруга? Впрочем, теперь одну маленькую и немного грязную тайну я знала.
И все же мне стало легче, когда я уяснила для себя, что история с Сергеем закончена. Я перелистнула первую страницу своего романа и наконец-то могу идти дальше. Могу искать того, кого я по-настоящему полюблю и захочу. И секс с ним уже не будет репетицией, не будет подготовкой к настоящему соревнованию.
Это будут Олимпийские игры!
Мой мир сжался до трех пунктов: дом, университет и Тина. Признаваться самой себе в этом было неловко, но приоритетом для меня оставалась Тина. В перерывах между встречами с ней я довольно сносно училась и пыталась быть хорошей дочерью своему отцу. Мы стали больше говорить с ним, чаще завтракать вместе, смеяться. Не помню, чтобы мы когда-нибудь смеялись за столом, когда мама жила с нами. Мама всегда была в дурном настроении с утра, и ее раздражали любые разговоры и лишние действия. Папа обычно вставал гораздо раньше ее, готовил для всех завтрак, ел первым и уезжал на работу. Потом на кухне появлялась я, уже одетая и собранная. Не садясь за стол, быстро перекусывала, делала пару глотков кофе и старалась ускользнуть незамеченной. Иногда я сталкивалась в дверях с мамой. В лучшем случае она слегка кивала на мое «Доброе утро, мам!», в худшем – морщилась, давая понять, что недовольна нашей встречей. Как можно тише и быстрее я обувалась в коридоре, бросала «Пока, мам!» и выбегала в подъезд, на свободу.
Теперь же мы завтракали с отцом вместе, сидя за нашим большим красивым столом, постукивая ложечками по вареным яйцам, подливая друг другу кофе, рассыпая крошки по столу и неосторожно смахивая их ладонями. Мы стали наконец разговаривать – не о маме, нет, а о том, как проходит его рабочий день, что интересного он недавно читал, с кем из друзей общается. Он даже смущенно признался мне, что был на свидании с бывшей коллегой, но свидание оказалось неудачным, и продолжения никто не захотел. Я с удивлением отмечала, каким смешным и обаятельным может быть мой отец, какой он спокойный, рассудительный, как искренне смеется над моими шутками, как доверяет мне и уважает меня. Словно все эти годы мама, как стеклянная перегородка в тюремной комнате для краткосрочных встреч, не давала нам с отцом дотронуться друг до друга.
– Это уже что-то новенькое, – усмехнулся он однажды утром, увидев, что я выкрасила несколько прядей в синий цвет. – В универе проблем не будет?
Я пожала плечами:
– Возможно, вызовут тебя. Скажут, что я пошла по наклонной, связалась с плохой компан�