он ведь изначально заподозрил неладное.
Не хочет делиться с первым встречным. Хорошо, он прекрасно все понимает. У него точно так же есть что скрывать, хотя его история известна. Да, прошло два года, перебилось другим, чуть ли не каждый день новости подбрасывают поводы для ненависти вместе с очередными объектами. Но все равно оно напоминает о себе. Иногда хочется поговорить обо всем, даже лучше с кем-то случайным. Вместо этого он старательно заворачивает по дороге домой в ночной маркет, чтобы раз за разом заглушить досадные воспоминания.
Потому что они возвращаются.
Хотя Олег Кобзарь не сделал тогда ничего криминального.
Застрелить Свистуна во время драки, пусть он триста раз подонок – преступление намного более серьезное.
А тут…
Это случилось поздней осенью, два года назад.
Тогда российская и украинская армии остановились после первого заключенного перемирия, пусть и очень неустойчивого и неопределенного. Россияне праздновали победу, даже дразнились в соцсетях. Украинские солдаты жаждали кровавой мести за бойню под Иловайском, но в Минске им почему-то запретили стрелять в ответ. Накрыло ощущение: их кинули, оставили на произвол судьбы, сделали разменной картой в неизвестных, недостижимых, непонятных в окопах политических играх и договорняках. Кобзарь тогда чуть ли не впервые почувствовал себя заложником чужих интересов, никому не нужным, разве что начнут торговаться и делать военных крайними, как бы ни развивалась ситуация дальше. Пока высокие стороны советовались в белорусской столице за круглым столом, ходили слухи: вот-вот добровольцев и бойцов регулярной армии заставят отступить, отодвинуться туда, откуда летом начали уверенное наступление. Придется отдать назад Мариуполь, Славянск, другие города и села, закрепить линию размежевания по границам Донецкой области и Луганщины – еще и извиниться за помятых сепаров.
Этого не произошло. Не произошло вообще ничего. Армии остались там, где были, глубоко и крепко зарывшись в землю. Началась затяжная позиционная война, и командиры получили приказ давать сдачи, не афишируя это. В ответ с вражеской стороны тоже сыпались снаряды, а когда из Генштаба требовали объяснений – на передовой искренне делали вид, что никто ничего не понимает. В штабе точно так же сидели не дураки, которые ругались для порядка. Все «морозились», потому что такими оказались законы новой войны. Тем временем руки никто не складывал. За линию фронта с обеих сторон время от времени просачивались диверсионные группы, и те не всегда могли похвастаться успешными рейдами.
Однажды бойцы из группы Кобзаря не вернулись с выхода, и через сутки стало известно: один убит, остальные в плену. Взглянув на карту, командиры поняли – случилась досадная, но, к сожалению, банальная и обычная на этой войне вещь. Группа сбилась с пути в утреннем тумане, а тем временем сепарский блокпост сместился на другую позицию. И оказался там, где его не ожидали.
Переговоры об освобождении в таких случаях обречены на провал. Но менее чем через сутки Кобзарь получил козырь: удалось захватить вражеских