моему счастью, преподше тоже не терпится уйти. Взяв с нас обещание, что мы будем сидеть тихо до звонка, она выпархивает из кабинета.
Марька Чуркина и еще пара девчонок из нашей группы вскакивают и идут ко мне – я и глазом моргнуть не успела, как сама она присела рядом, потеснив меня, а остальные – на переднюю парту, буквально вытолкнув из-за нее мальчишек из параллельной группы.
– Настя, ты как? – спрашивает Марька. Девчонки развернулись к нам и уставились с любопытством. Курс затих. Я закрыла лицо ладонью, но тут же отняла руку – не буду перед ними слабой, не буду!
– Что у нее случилось? Почему она это сделала? Блин, я поверить не могу… – кто-то из девчонок.
– Ты ее вчера видела?
– Ты сегодня у нее была?
– Как родители?
– Дать таблетку? У меня «афобазол»…
Я зажмуриваюсь и стараюсь сдержать истерический крик. Не совсем удается, слабый стон таки прорывается наружу. Девки сразу затихают. Курс – навостряет уши.
– Мне кажется, – медленно говорю я, – что я бы полжизни отдала сейчас за стаканчик кофе.
Девки секунду медлят, потом взрываются все одновременно:
– Ну так пойдемте в буфет!
Я говорю, что забыла взять сумку, они, разумеется, просят не беспокоиться о таких мелочах. Мы суетливо поднимаемся, выходим из-за парт, гидра потихоньку тоже приходит в движение, галдит, шуршит фантиками от конфет. В окружении девчонок я чувствую себя как в танке. Марька берет меня под руку, и я поняла, что я теперь – под ее шефством. От этой мысли становится смешно. Но мне почему-то не хочется выдергивать руку.
Выйдя из аудитории, наша маленькая экспедиция вдруг замирает. Девчонки расступаются от меня, оставляя в пустоте, как в вакууме.
Меня ждут.
В коридоре, недалеко от дверей нашей аудитории стоят Ванька и Макс. Макс в темной толстовке, капюшоне и солнечных очках. Олицетворение скорби. Он выглядел уставшим, не спавшим и озлобленным. Одна сплошная прямолинейная тоска. При виде меня в пустом круге, образованном девчонками, Ванька тоже отступает.
Нас как будто оставили один на один на боксерском ринге.
Он подходит ближе. Слишком близко.
Коридор – сплошные двери кабинетов, и пара окон на концах – пропускает слишком мало света. Но когда Макс снимает очки, я все равно вижу. Несмотря на то, что верхнюю часть лица все еще скрывает надвинутый капюшон. Я вижу злость в его глазах. Острую ненависть. Но не это меня удивляет.
– Ты знаешь, – медленно и тихо говорит он. Я не понимаю, вопрос это или утверждение, поэтому не собираюсь ничего отвечать.
– Ты все знаааешь, – он тянет слова, как и все в этом городке – такая особенность южно-уральского говора. Но сейчас это «ааа» проскрежетало по моему мозгу как айсберг по борту «Титаника». – Сучка. Грязная тупая сучка. Такая же, как она.
Он говорит мне это прямо в лицо, и мне кажется, что кожа пачкается этими словами.
– Скажи, кто это сделал, – снова ни вопроса, ни утверждения.
– С