как я ни полоскал рот морской водой днем и рициной по вечерам.
Рицина – ярко-желтое, довольно крепкое вино из бутылки-чебурашки за 97 центов – направляла взгляд в небо, а мысли в прошлое. В небе такая же ярко-желтая, как рицина, полная луна соседствовала с огромным пятизвездием Кассиопеи, выпершимся на передний план на ярко-чернильном небе. На какое непривычно высокое место ты здесь забралась, Кассиопеюшка! А в какое нежданное место забрался ты сам, Алексеюшка? Еще месяц назад ты и знать не знал о существовании этой виллы, о тени этого балкона над твоей комнатой, о вкусе чертовой рицины и вообще о том, что скоро снова вытащишь для новой поездки свой старый рюкзак, который носит следы стольких пляжей и придорожных камней, полит дождями в стольких городах и порыжел от солнца стольких стран, пошоркан ковролином в стольких самолетах и отелях. Рюкзак многократно усовершенствованный и настолько знаменитый, что стал даже героем эссе. Я написал его здесь же, на террасе виллы, в качестве развлечения и пробы пера. Глядя на рюкзак, я внезапно почувствовал к нему некое одухотворенное уважение, а потому, обложившись фруктами, сигаретами и антимоскитными дымилками вокруг ноутбука, написал следующее:
«Рюкзак и Полотенце,
или говоря книжно, старомодно и трактатно, «О родственных связях предметов экипировки путешественника».
Одним вещам на свете суждена прозаичная жизнь в среде привычной ежедневной рутины, в монотонном служении людям, которое оценивается лишь суммой, уплаченной за эти вещи в магазине, и скоро забывающейся. Еще существуют вещи, вроде бы сделанные добротно и со смыслом, но едва только попадут в круговорот человеческих жизней, как тут же оказываются ненужными, и продолжают существование на обочине, незадействованные, брошенные, – и счастье, если их заметит какой-нибудь фотограф с художественными задатками и не до конца убитым офисной работой подсознанием поэта. Хоть так на них взглянут.
А бывают вещи другого сорта, которым повезло быть задуманными для жизни яркой, полной перемен и впечатлений. Вещам-то самим, конечно, до лампочки. Но если у вещи есть история, то флёр воспоминаний и ассоциаций, которые она способна пробудить, как будто насыщает ее некоей гордой (или робкой) самостью. Как будто эта аура, отчетливый тонкий запах истории, свидетельствует, что у вещи даже может быть душа.
Черный рюкзак, вышедший из-под швейных машин санкт-петербургской фабрики году в 2005-ом, не был состряпан для таскания школьных учебников или для ежедневной тряски в метро в час пик среди ароматов уставших человеческих тел. По нему сразу было видно: он неплохо продуман, добротно скроен, прочно сшит, так что его судьба – путешествия. А после некоторых усовершенствований, постепенно внесенных хозяином, он стал даже уникальным в своем роде: сначала на правой лямке появился маленький подсумок для мобильника и сигарет, потом на левой лямке добавился подсумок побольше – его использовали для ношения бумажника, паспортов и посадочных талонов, и он был достаточно