в любой момент сорвать выступление. Однако группа продолжала играть, словно терпеливо ожидая, когда Ася сменит гнев на милость. Это внушало надежду, но вместе с тем заставляло испытывать глупую, почти детскую ревность – каждый их них понимал ее лучше, чем я.
Ася подняла голову, обвела зал глазами и вдруг стала собой, вспыхнула от радости, улыбнулась. Лампы загорелись ярче, откликнулась гитара, в радостном соло зашлись клавиши, отстучала приветствие барабанная установка.
Тонкие, но совершенно явственные лучи из ее глаз скользнули рядом со мной, потрепали по щеке, проложили дорожку куда-то в толпу. Я тщетно крутил головой, чтобы увидеть адресата…
Ася сидела неподалеку от клуба на коленках, прямо на грязном асфальте, нежная, покорная, все еще светящаяся робким, еле заметным свечением. Он стоял рядом. Темные волосы, красивое, открытое лицо, внимательный, терпеливый взгляд. Так смотрят на ребенка, у которого для его же блага нужно отнять полюбившуюся, но опасную вещь.
Я прокашлялся и все же не с первой попытки спросил у вышедшего покурить Ярослава:
– А кто это с Асей?
Он взглянул, слегка нахмурился:
– Ее муж, – и ткнул окурок прямо в надпись «Жизнь – боль» на стене. Маленький прощальный фейерверк на серой поверхности.
5.
Кира, скрестив руки и прислонившись к дверному проему, наблюдала, как я снимаю пальто и разуваюсь. За пять лет я ни разу не видел, чтобы она проявила враждебность – не вступала в споры с хамящими продавцами, не устраивала истерик по поводу опоздания подчиненных, не кричала на водителей, окативших грязной водой. Но ничего не делая специально, одним взглядом могла заставить суетиться, чтобы заслужить прощение. Меня восхищала ее невозмутимость, элегантность, и вместе с тем иногда я бы предпочел самую пошлую семейную ссору из-за невыброшенного мусора манере молчаливых выговоров, заставлявших водителей выскакивать из машины и предлагать подвезти, угостить кофе в знак примирения, отнести пальто в химчистку или купить новое…
Кира продолжала рассекать пространство одним из тех самых взглядов и наконец улыбнулась куда-то в сторону:
– К тебе пришли.
Я ждал продолжения, но она молчала и не смотрела на меня. И только когда я шагнул в комнату, бросила вслед:
– Если будет нужна помощь, кричи. Вызову полицию. Или хотя бы санитарную службу для начала.
Я знал, что увижу за дверью Асю. Каким-то восьмым, десятым, двадцатым чувством научился распознавать ее приближение.
Она сидела на полу, так же, как на дороге у клуба, когда я последний раз видел ее. В тех же самых джинсах и пестрой свободной рубашке, хотя за эти дни сильно похолодало, весна снова отступила на несколько позиций назад. Наши летние выходы на крышу казались давними, словно с того дня, как Ася болтала босой ногой над пропастью, прошла не одна жизнь.
Я думал обо всем этом, стоя у входа, отвлеченно, механически, потому что главным, конечно, было другое.
Помятая рубашка, потеки и пятна на джинсах, исцарапанные