боярина.
Романов ничего не ответил. Он смотрел отрешенным взглядом куда-то вдаль, где небо упиралось в землю.
– Ну, вот он край вечного безмолвия, край земли Русской. Там за озером, за полосой далекого леса только бескрайнее Студёное море.
Здесь закончится его жизнь – потомка русских царей, вознамерившегося претендовать на престол своих предков. Больше не будет ничего: ни вольготной боярской жизни, ни интриг, ни врагов и сторонников… Только вечный покой и молитвы Господу.
У ворот Сийского монастыря путников встретил престарелый игумен Иона. Он уважительно поклонился приставу и сочувственно посмотрел на Федора Никитича.
– Вот, отче, новый постоялец к тебе: — обратился к игумену пристав: – велено держать его в строгости. В царской грамоте все отписано.
Благовестили к вечерне. Телега остановилась у соборного храма. Пристав Роман Дуров, прошел в алтарь. Игумен Иона со всеми соборными старцами вышел из алтаря и начал обряд пострижения.
Боярин уведен был на паперть. Там сняли с него обычные одежды, оставив в одной сорочке. Затем привели его снова в церковь, без пояса, босого, с непокрытой головой.
– Ты пришел, брат, в обитель сию, чтобы припасть ко святому жертвеннику и ко святой братии? – согласно Уставу спросил Иона.
Федор Никитич молчал.
– Желаю, жития постнического, святый Отче! – ответил за него пристав Роман Дуров.
– Воистину правильный выбор, но предстоит тебе трудами великими в молитвах избавиться от болезни грехов твоих. Волей ли своего разума пришел ты к Господу?
– Да, отче! – ответил за боярина пристав.
– Думаешь ли пребывать в монастыре и пощении даже до последнего своего издыхания?
– Да, – снова ответил Дуров.
– Сохранишь ли послушание к игумену и всей Христовой братии? Сможешь ли терпеть всякую скорбь и тесноту иноческого жития ради царства небесного?
– Да. Отче! – снова послышался голос пристава.
Федор Никитич стоял перед игуменом с низко опущенной головой. Игумен сделал краткое поучение и прочитал две молитвы. Наконец, в соответствии с Уставом игумен обратился к узнику:
– Возьми ножницы и подай мне.
Боярин по-прежнему безмолвствовал, склонив голову, будто все происходящее не имело к нему никакого отношения. Ножницы опять подал пристав.
Прядь волос упала на пол. И тогда Федор Никитич поднял голову и посмотрел в лицо игумену. И столько боли, гнева и ненависти было в этом взгляде, что Иона содрогнулся.
– Я не принимаю ваш постриг! Господь всегда запрещал насилие, особенно во имя свое!
Федор Никитич знал, о чем говорил: каноны святой Церкви запрещают любое насилие в служении Богу.
Человек может отказаться от мирской жизни и посвятить себя Господу, став монахом только по собственной воле.
– Но волею Государя нашего… – начал было игумен.
– Любой Государь не волен изменять божественные правила, а только