(1847). Зато подлинный читательский интерес, пугливые пересуды и, наконец, вскоре налетевшую на автора грозу вызвала вторая повесть – «Запутанное дело» (1848). Она была написана под влиянием Гоголя. Сцены безнадежных поисков «места» ее бедным героем, Иваном Самойлычем Мичулиным, напоминают визит Акакия Акакиевича Башмачкина к «значительному лицу». Так же лишается он шинели и умирает.
Повесть касалась острых социальных вопросов. В предсмертном бреду герою являлась огромная пирамида, составленная «из бесчисленного множества людей», в самом низу которой ютится он сам, «так что голова Ивана Самойлыча была так изуродована тяготевшею над нею тяжестью, что лишилась даже признаков своего человеческого характера». (Подобный образ социальной пирамиды был распространен в литературе утопического социализма.)
В обстановке начавшейся в 1848 году в Западной Европе революции эта повесть была воспринята, по словам литератора П. А. Плетнева, чуть ли не как проповедь «необходимости гильотины для всех богатых и знатных».
Салтыков, служивший после окончания Лицея в канцелярии Военного министерства, был арестован и вскоре выслан, очутившись на семь лет в «вятском плену». Так называл он свое пребывание в весьма далеком по тем временам городе, который вскоре станет фигурировать в его прозе под названием Крутогорска.
Вятка и правда стоит на крутом берегу одноименной реки, но смысл такого «переименования», скорее всего, иной. Жизнь и быт глухого провинциального города и всей громадной губернии, неизбежное столкновение с местной «фауной» – «чиновниками-осетрами», «чиновниками-щуками» или даже пронырливыми «чиновниками-пискарями», с вездесущим произволом и взяточничеством, пустое времяпрепровождение за вином и картами, «сплетни», «шпионство и гадости», о которых глухо упоминается в письмах ссыльного родным, – всё это поистине крутые горки, способные, согласно пословице, укатать любого доброго молодца.
Сам же Михаил Евграфович выказал на службе в Вятке всю свою энергию и трудоспособность – ибо он был убежден, что можно везде «быть полезным, если есть хотение и силы позволяют». Когда он сообщает, что «целых восемь лет… вел скитальческую жизнь в глухом краю», – это отнюдь не одна из тех гипербол, которые в будущем станут типичны для его стиля. Судебные следствия и ревизии, сопряженные с долгими и дальними поездками, рассмотрение многообразнейших жалоб и прошений, даже «сухие» статистические отчеты стали для молодого энергичного человека не просто ступеньками для быстрой карьеры. Они помогли ему глубоко постичь реальную жизнь, чрезвычайно отличную даже от той, какой ее рисовали самые прогрессивные книги, статьи того времени. Томительный вятский плен обернулся великой, незаменимой школой жизни.
Итогом «обучения» в этой школе и явилась первая прославившая Салтыкова книга – «Губернские очерки» (1856–1857), написанная от имени отставного надворного советника Щедрина (вскоре эта фамилия превратится в постоянный псевдоним писателя).