на город и покончившего с градоначальником, возникает не как итог неких ночных «беспрерывных совещаний», а как стихийный, всесокрушающий взрыв.
Остается загадкой, аллегорическая ли это картина народного бунта, или катастрофа, ниспосланная самой природой, которой «идиот» бросил безрассудный вызов, посягнув на «извечное, нерукотворное» – вольную реку, символ самой жизни.
«История одного города» написана тем «великолепным, чисто народным, метким слогом», который, по свидетельству современника, ценил в произведениях сатирика Лев Толстой. Обильно черпая образы и выражения из фольклора (этим в особенности богата глава «О корени происхождения глуповцев»), Щедрин смело сочетал в повествовании самые разные языковые, стилистические слои.
Архивариус-летописец смиренно именует себя «скудельным сосудом, в котором замыкается разлитое в изобилии славословие». Но это изобилие играет с ним озорные шутки. Принявшись в полном согласии с летописной традицией уподоблять Глупов «Древнему Риму», он явно клонит к тому, чтобы отдать предпочтение родному граду. Но от усердия совершенно запутывается в плетении словес и похваляется, что «в Риме сияло нечестие, а у нас – благочестие, Рим заражало буйство, а нас – кротость (комплимент, как явствует из всей глуповской истории, весьма коварный. – Авт.), в Риме бушевала подлая чернь, а у нас – начальники!»
Излагая факты, летописец то сбивается на простую, даже грубоватую речь, то, как бы спохватываясь, тут же прибегает к каноническим формулам, хотя они приходят в резкое столкновение с описываемым. Так, о Великанове единым духом сообщается, что он «перебил в кровь многих капитан-исправников», а «в царствование кроткия Елисавет, быв уличен в любовной связи с Авдотьей Лопухиной, бит кнутом и, по урезании языка, сослан в заточение…»
Замечательно воспроизведен в книге глупо-напыщенный слог градоначальнических сочинений. Как наставительно пишет Василиск Бородавкин, «градоначальник никогда не должен действовать иначе, как чрез посредство мероприятий. Всякое его действие не есть действие, а есть мероприятие. Приветливый вид, благосклонный взгляд суть такие же меры внутренней политики, как и экзекуция. Обыватель всегда в чем-нибудь виноват…»
В этой же записке рекомендуется градоначальников сызмальства «от сосцов материнских отлучать и воспитывать не обыкновенным материнским млеком, а млеком указов правительствующего сената и предписаний начальства».
Но слог самой записки доказывает, что подобное воспитание давно уже практикуется.
Под влиянием «чудесной», ненормальной глуповской жизни обычные слова начинают претерпевать удивительные метаморфозы. Когда глуповцев ошеломило непонятное поведение Брудастого, оказавшегося с органчиком в голове, «находились смельчаки (!?), которые предлагали поголовно пасть на колена и просить прощения», но тут же, перепугавшись, «начали попрекать друг друга в смутьянстве