К тому же, не бог весть какой, а гонорар. Где-то он сейчас гуляет, этот диск? Поработали там со мной ребятишки, всего пришлось принять…) Я прошла курсы бодигардов[3] и в неполных семнадцать стала самой юной телохранительницей… при женушке хозяина того самого супермаркета, который бомбила в глубоком детстве. Это и открыло мне путь в училище младшего инспекторского состава ДЕПО…
Теперь я зарабатывала достаточно, чтобы двое из оставшихся социально незащищенными моих мужиков – самый младший братишка и по-прежнему неприкаянный отец – ни в чем не нуждались.
Но моя схема, оказывается, все еще болталась в инфобанке ДЕПО. Хотя, думается, не в оперативном его разделе.
И черт с ней.
Да только откуда о ней прознал Серафим?..
А ниоткуда. Видел он мою почти двадцатилетней давности татуировку на плече – готическое «М» в стилизованном венке из омелы. Неважно когда – например, на пляже. И сделал логическое умозаключение. Хотя большого ума тут не требуется… Но глазастый, черт.
– Бедная девка, – говорю я. – Библиотекарша… Сколько ей было?
– Двадцать два.
– Тихая, должно быть, серая мышка. На такую ни один самец не обернется. Шла себе, ни о чем не думала. Ну, может быть, об этом самом… Саше Белом, чьи книжки несла в сумочке.
– О Саше Черном, – поправляет меня Серафим. – Это Андрей был Белый, а Саша – Черный.
– Строила, должно быть, какие-то планы на вечер, – говорю я с нарастающим ожесточением. – И тут из темного переулка выворачивается эта сволочь. Ну что бы ему на меня хоть разок не напасть?! Я бы его кастрировала, его же собственным скальпелем!
Ерголин, прикрыв глаза, нараспев декламирует:
А там, за дверью, костлявый хирург,
Забрызганный кровью, словно пятнистой вуалью,
Засучив рукава,
Взрезает острою сталью…
Мне отчего-то становится жутко.
– Это что у тебя за стихи?!
– Саша Черный. Тот самый.
– Умный ты, Серафим, убиться валенком!
– Не заводись, Индюша… По поводу скальпеля: во-первых, ты практически не передвигаешься пешком, а исключительно на служебном элкаре. Во-вторых, у тебя на лице написаны и твои курсы бодигардов, и инспекторский стаж в ДЕПО, и неутолимое желание кастрировать всякого, кто посягнет на твою девичью честь. При всем старании ты никак не сойдешь за безобидную серую мышку… А в-третьих, переулок был отнюдь не темный, а наоборот, прекрасно освещенный фонарями и рекламой, и достаточно людный. Но никто не уловил момента, когда на тротуаре вдруг оказался пластиковый мешок с телом бедной библиотекарши.
– Уловили, – говорю я сквозь зубы. – Все-то они уловили. И как машина подъехала или, там, элкар подплыл. И как дверца приоткрылась и мешок выпал. И куда потом означенное транспортное средство направилось далее. Да только молчат. Omerta[4]…
Мы сосредоточенно курим. Я болезненно скалюсь, рыская взглядом