близко.
Реальность, словно перещёлкнув потайной рычаг, становится гуще, ощутимей. Мне хочется выпрыгнуть отсюда, как из проруби.
Сатель глядит на разбойников с презрением.
– Убирайтесь! – почти взвизгивает она, вскидывая упреждающую ладонь, и тут же заходится каркающим кашлем (настоящим или разыгранным я не понимаю). – Кто сделает хоть шаг к нам – испустит дух на месте!
Разбойники переглядываются.
– Мы больны! Больны, – продолжает Сатель. – И мы ведьмы.
– Придумываешь на ходу? – апатично кидает Острый. Переводит взгляд на меня. – Тоже ведьма?
Второй извлекает нож по примеру напарника.
– Монеты, еда, драгоценности. – Повелительный тон режет слух. – Взамен мы сохраним вам жизни.
Я со всем тщанием вникаю в их французский. Расклад печальный: у них – ножи, у нас – ничего. Как убедить разбойников, что мы бесполезны для них?
Сатель не сдаётся:
– Мы изгнаны из города. Мы принесли в Марсель смерти!
Я в недоумении пялюсь на Сатель. Она серьёзно? Собирается прогнать грабителей высокопарными фразочками, в которые не поверит ни один Станиславский?
– Почему же вас не сожгли? – Кажется, разбойники принимают её игру.
– Подойди ко мне – и узнаешь. – Оскал Сатель страшен.
Во взглядах разбойников сквозит явное нежелание связываться с разъярённой девицей, но в их руках – ножи, и металл диктует. Отступить сейчас, значит, ретироваться с позором.
– У нас ничего нет! – пытаюсь я образумить всю троицу: и разбойников, и Сатель. При чём тут ведьмы и их болезни, когда по факту с нас нечего взять?!
– Тогда мы возьмём ваши жизни, – заключает Острый.
– Но лишь на десерт, – похабно лыбится расторопный.
Похоже, я сделала только хуже.
Сатель, будто ополоумев, делает выпад к разбойникам.
Я вскрикиваю, закрываясь руками.
Осознаю последний миг перед тем, как Сатель напорется на лезвие. Под сомкнутыми веками застывает кадр со взметнувшимся шлейфом её чёрных волос, похожих на крылья, и тонких рук, вскинутых к разбойнику. Если бы не заусеницы на обгрызенных пальцах, кисти Сатель могли бы показаться выпущенными лапами птицы со скрюченными когтями.
Я замираю и уже в следующее мгновение слышу вопль.
– А-а-а-а!!
Вопит не Сатель.
Распахиваю глаза и не могу поверить: пальцы разбойника, замахнувшегося на Сатель, дрожат над собственным окровавленным лицом. От виска к щеке – три кровоточащие борозды. Нож валяется на земле.
Пятки второго отстреливают из-под платья вверх по тропе. Еловые лапы бьют разбойника по тощим бокам. Он оборачивается, убеждаясь, что Сатель не бежит за ним. Сатель не бежит, нет, – она мчит на крыльях, как вихрь, как чёрная птица-призрак.
Трясу головой, не в состоянии осознать видение.
Нет же, Сатель не может быть птицей! Это потемнение сознания. Разыгравшееся от страха и голода воображение. Сатель здесь, рядом. Хватаю, не глядя, руку Сатель. Вот она, со мной, – не сон, не