однорукий приходит сюда, в «Счастливую рыбу». Но все-таки это счастье.
– Значит, и жена другая, – говорит он. Мирца швыряет в него штаны.
– Сколько у тебя жен?!
Беловолосый смеется. Голубые глаза горят ярко – до безумия. Мирца не хочет смотреть, но все равно смотрит.
– Так сколько? – она подходит, бьет беловолосого по плечу, толкает со всей силы, чтобы он, наконец, перестал хохотать. Но его это еще больше смешит.
– Много, – говорит Тиуториг. У него жесткий варварский акцент. – Тебе так важно знать?
– Нет!
– Хочешь быть одной из них?
Мирца замирает. Встает. Отходит к окну, чтобы скрыть дрожь.
– Нет, – говорит она. – Ни за что!
Варвар с белыми волосами и голубыми глазами выдыхает, запрокидывает голову. У него жесткая золотистая щетина, он давно не брился.
– Я вернусь, – говорит он. – Закончу одно дело и вернусь. И неважно, сколько у меня жен. Мне на них плевать. Я заберу тебя с собой. Мы поедем…
– Куда?
– На теплое море, – он ухмыляется чему-то. Мирца чувствует ревность. Среди тех воспоминаний ее нет. – Туда, где жарко. В Грецию, например. Или в Африку. В Иудею. Почему нет? Тем более что мне все равно туда надо.
– Сейчас?
Усмешка.
– Лет через десять. Но можем поехать раньше, если хочешь.
– Ты выкупишь меня у хозяина? – спрашивает она с надеждой.
– Выкупить? Зачем? – он поднимает брови. Открывает голубые жестокие глаза. Мирца вздрагивает. Щелк. И снова два человека внутри него совмещаются, и говорит один:
– Я просто тебя заберу. Так будет…
– Романтичней?
Щелк. Глаза застывшие и не выражают ничего.
– Забавней, – говорит он наконец. Голос тоже изменился. Теперь он хриплый и низкий. – Намного забавней.
В жилище философа приятный полумрак. Пахнет пряностями и медом, шалфеем и какой-то едкой мазью. Я прохожу пустую комнату, откидываю занавесь. Замираю на пороге.
Я знаю этого человека.
Точно! Черный человек в остроконечной шляпе, что выступал во дворце Вара. Африканец. Фокусник.
Я оглядываюсь. Еще у него должен быть высокий помощник в сером плаще, тощий, словно фокусник его никогда не кормит…
– Господин? – Фокусник развалился на кушетке и, похоже, вставать не собирается. Комната освещена огнем светильников. Желтые отсветы ложатся на черно-лиловую кожу африканца. Я снова вспоминаю про море на закате.
– Кто ты? – спрашиваю я.
– Я?
– Я говорю: как тебя зовут? На самом деле?
Философ разминает тонкими пальцами персик. Красивое лицо – в его чертах нет ничего африканского. Если бы не темная кожа, философ бы сошел за римлянина. Или грека.
Он совсем не похож ливийцев, которых я знал, будучи младшим трибуном в африканском легионе.
– Это неважно. Мое имя плохо звучит на вашем языке. – Философ качает головой. Его темные пальцы с розовыми подушечками разрывают желтую мякоть. Брызжет сок. – Зовите меня Острофаум, господин. Этого вполне достаточно.