остановился перед рестораном. Они вышли. Фрэнк Браун потребовал отдельный кабинет, и кельнер проводил их.
Он подал карточку вин, и Фрэнк Браун заказал две бутылки Роттегу и бутылку коньяку. «Только поскорее, пожалуйста!» – сказал он. Кельнер принес вино и удалился.
Фрэнк Браун закрыл двери. Потом подошел к девушке:
– Пожалуйста, фрейлейн, снимите шляпу.
Она сняла шляпу: дикие, освобождённые от шпилек волосы рассыпались по лбу и щекам. Её лицо было почти прозрачного цвета, как у всех рыжих женщин, – только кое-где виднелись небольшие веснушки. Глаза сверкали зеленоватым блеском, а небольшие блестящие зубы вырисовывались между тонкими синеватыми губами. На всем лежал отпечаток всепоглощающей, почти неестественной чувственности.
– Снимите блузу, – сказал он.
Она молча повиновалась. Он расстегнул пуговицы на плечах и спустил с неё сорочку.
Фрэнк Браун посмотрел на дядюшку. «Я думаю, достаточно, – сказал он.-Остальное вы и так видите. Бедра её не оставляют желать ничего лучшего. – Он повернулся снова к девушке: – Благодарю вас, Альма, можете одеться!»
Девушка повиновалась, взяла бокал, который он ей протянул, и опорожнила. И с этой минуты он стал следить за тем, чтобы её бокал ни на секунду не оставался пустым.
Он начал говорить. Рассказывал о Париже, говорил о красивых женщинах в «Moulin de Galette», «Elisee Monmarte», описывал подробно, как они выглядят, рассказывал об их ботинках, об их шляпах и платьях.
Потом обратился к Альме. «Знаете, Альма, просто безобразие, что вы тут бегаете. Только не обижайтесь на меня. Ведь вы же нигде не показываетесь. Были вы хоть в Унион-баре или в Аркадии?» Нет, она ещё не была. Она не была даже в залах Амура. Как-то один кавалер взял её с собою на бал, но когда на следующий вечер она пришла туда одна, её не впустили. Нужно иметь подходящий туалет…
_ Конечно, нужно! – подтвердил Фрэнк Браун. – Неужели она думает, что добьётся чего-нибудь здесь, в этих кафе? Она рассмеялась: «Ах, в конце концов, не все ли равно – мужчины всегда мужчины!»
Но он не унимался, принялся рассказывать о всяких чудесных историях, о женщинах, которые нашли свое счастье в больших бальных залах. Говорил ей о жемчужных нитях, об огромных бриллиантах, рассказывал об экипажах, о блестящих выездах. Потом вдруг спросил: «Скажите, вы уже давно так живёте?»
Она спокойно ответила: «Два года, с тех пор, как я ушла из дому».
Он принялся её расспрашивать и шаг за шагом выпытал все, что хотел знать. Чокался с нею, подливал ей беспрестанно вина и незаметно для неё добавлял в шампанское коньяк.
Ей ещё нет двадцати лет, она из Гальберштадта. Её отец – булочник, честный, порядочный, – также и мать, и шестеро братьев и сестер. Она, как только кончила школу, через несколько дней после конфирмации сошлась с одним человеком, с одним из подмастерьев отца. Любила ли она его? Ничуть не бывало – то есть почти нет – только разве когда… Да, а потом был ещё один, и ещё. Отец