при виде необитаемой на первый взгляд кроватки. Между тем их крошка, искусно скрытый ворохом пеленок и одеял, лежал неподвижно, шаря бессмысленным, как полагали, взором в душной темноте, выискивая не замеченные поначалу полумертвые лучики света и, когда таковые находились, осторожно выравнивал складки белья, совершенствуя мрак. Когда Карп подрос, он открыл для себя новые возможности, и его затеи сделались не то что причудливее, но выглядели более, что ли, продуманными и основательно подготовленными к воплощению. В конце концов, не так уж много сыскалось бы хитрых тайников, годных для бесконечных пряток. Карп, впрочем, особенно не старался их найти, он больше творил. Стоило ему научиться держать в руках игрушечный молоток и настоящие мелкие гвоздики, как он навбивал их по периметру практически всех доступных ниш, образованных предметами домашней обстановки. Пространства под столами и стульями, закутки между диванами и шкафами вдруг ощетинились мелкими иголками. На иглы было нанизано тряпье, и в результате установить с первого раза, в какой именно конурке прячется Карп, стало невозможно. До поры все это воспринималось как детская забава. Карп, поощряемый в своих действиях, пошел дальше. Однажды вечером, вернувшись со службы, родители были неприятно удивлены при виде квартиры, поделенной на разных размеров тряпичные секции и превращенной в лабиринт. Секций насчиталось восемнадцать. Карп нашел применение всему, что сумел раздобыть – от простыней до посудных полотенец. Состоялись серьезные консультации на нескольких уровнях, из которых низшим был сам Карп, а высшим – известный психолог. Толком так ничего и не выяснили; Карпу разрешили сохранить семь секций из восемнадцати, хотя он настаивал на девяти. Две отвергнутые включали в себя, в частности, четыре табурета, один из которых был выше прочих и хромал на ногу, а два – донельзя обшарпаны и грязны. На занавес пошли вместительные бабкины панталоны, умело раскроенные отцовским десантным ножом. Родители оставались неумолимы: семь или вообще ничего. Карп сдался, внешне сохраняя спокойствие, а внутренне – переживая крупнейшее потрясение, которое предопределило многое. Впервые ему открылось, что его логика и желания совершенно непонятны окружающим, причем чем ближе собеседник, тем реальнее опасность быть вычисленным, оцененным, взвешенным на весах общепринятых норм и переваренным в нечто иное. Он обнаружил, что естественные причины, побудившие его построить лабиринт именно так, а не иначе, не могут быть восприняты остальными и даже заставляют их раздраженно фыркать и потешаться. Поэтому он раз и навсегда принял решение молчать и поступками своими не давать возможным агрессорам повода заподозрить за ними что-то большее. Первый конфликт оставил рубец, и тем рубцом так и скользнули в подсознание девятки, семерки, старушечьи панталоны, хромые табуреты и многое прочее.
Потом наступили школьные годы, не принесшие существенных перемен. Случалось Карпу и оплошать, но не слишком. Лимит дозволенных ему странностей ни разу не был исчерпан. Любимым местом