жировик над левой бровью, налитый соком шишак, благодаря которому его обладатель и получил свое прозвище.
Чибис отвернулся. В сотый раз за день он прикрыл глаза и сосчитал до десяти, а после в сотый же раз дал себе слово приложить любые усилия – лишь бы не видеть впредь эти безумные праведные хари. Дать каким-то скотам полномочия мочить милицейские кадры в отместку за совершенно справедливо переломанные ребра… Но он ничего не мог сделать. Шишак был в своем праве и никаких объяснений по поводу выбора объекта расправы давать не собирался. Разрядка подоспела, как ни странно, с подачи Зои Наумовны. Она изъявила желание посетить рынок, и Чибис немного утешился, так как на рынке всегда было с кем потолковать, не травмируя при этом и без того кровоточащую совесть.
…К рынку Зоя Наумовна присматривалась давно. Многие покупатели были с ней прекрасно знакомы. Слухи о назначении Зои Наумовны уже гуляли вовсю и волновали склеротичные умы. Но с реальным их подтверждением пока еще никто не сталкивался.
По причинам очевидным броневик не стал подъезжать к центральным воротам и притаился на задворках. Его, конечно, все равно заметили, и паника катилась по рядам, но было поздно. Зоя Наумовна, кряхтя, выкарабкалась наружу. Она – живая легенда среди обделенных судьбой – спешно трусила к главному павильону. Раздались единичные приветственные возгласы, грузный бег заступницы неуклонно множил их, преображая в гул. Несколько кавказцев и молдаван побросали весы и бросились прочь. Зоя Наумовна, не желая размениваться, не тронула их. Запыхавшись, она побежала к дверям, пнула, но сил не хватило, и пришлось налегать плечом – тем, что меньше болело. В полуметре от каски пролетел кирпич, Зоя Наумовна поджала губы. Павильон заблажил на все голоса. Какой-то чучмек, выскочив из-за помидорной горы, заступил Робину Гуду дорогу и повалился на колени. Через секунду голова его сравнялась с осиротевшими помидорами в искусстве лопаться и брызгать красным. Зоя Наумовна обогнула камикадзе, сделала еще два-три шага и повела стволом слева направо. Шервудский лес взорвался. Черные жулики и обиралы валились скопом под свои прилавки, утыкались тюбетейками в груши и апельсины. Тяжелое капустно-огуречное благоухание приправилось ароматом железа и пороха.
– Нашим – лечь! Нашим – лечь! – кричала Зоя Наумовна басом, опустошая рожок. Ложились все, многие – желанию вопреки. Отдуваясь и разминая левую грудь, тщетно подбираясь к перешедшему на галоп сердцу, Зоя Наумовна задом двинулась к выходу. Какая-то шалая бабулька, себя не помня от возбуждения, причитала дурным голосом:
– Милая, вот молодежь! Вот молодежь бы ищо! Вон гляди – наглая, совесть потеряла! Еще обзывается, креста на ней нет!
Зоя Наумовна не стала противиться. Нет креста – поставят. Крашеная блондинка лет двадцати пяти, затянутая в кожу, опрокинулась в грязь. Дина, следившая за битвой из броневика, негодующе выкатила глаза и, почти не целясь, умножила число