не запоминали, каждый день другие. И карабинеров, которые слишком долго засиживались бы с кофе, легко можно было вычислить.
ОН оставлял сообщения в кармане дешевого серого тонкого пластикового плаща, висевшего на вешалке в ресторане. Мимо вешалок проходили все посетители обеденного зала типа кафетерия, и мы догадывались, что это безликое одеяние уже висело на этом месте каждый раз перед тем, как нам звонили, чтобы мы забрали сообщение.
Травенти всегда забирал плащ с собой, но ни разу на нем мы не могли найти ничего, что послужило бы ключом к разгадке. Такие плащи продавались повсюду на случай внезапного дождя. Карабинерам передали четыре таких плаща, найденных в ресторане, один из аэропорта и один – с автобусной станции. Все были новенькие, еще со складками, пахнущие химией.
Все сообщения были на пленке. Стандартные кассеты, продающиеся повсюду. Никаких отпечатков пальцев. Ничего. Все было сделано чрезвычайно тщательно. Я пришел к заключению, что работал профессионал.
На каждой пленке содержалось доказательство того, что Алисия жива. На каждой пленке были угрозы. На каждой пленке был ответ на очередное предложение Травенти. Я посоветовал ему сначала согласиться только на две тысячи – ОН принял это с бешеным возмущением, настоящим или поддельным – не знаю. Медленно, после упорной торговли, разрыв между требованием и возможностями сокращался, пока выкуп не стал достаточно большим, чтобы ЕГО труды того стоили, и достаточно сносным, чтобы не подорвать состояние Ченчи окончательно. В тот момент, когда каждый почувствовал себя удовлетворенным, пусть и недовольным, сумма была согласована.
Были собраны деньги – итальянская валюта в мелких купюрах, в пачках, перетянутых резинками. Все упаковали в кейс. По благополучной передаче выкупа Алисия Ченчи была бы освобождена.
По благополучной передаче… Господи…
Придорожный ресторанчик находился почти на одинаковом расстоянии от Болоньи и виллы Франчезе, которая стояла, увенчанная башенками, во всей своей идиллической красе на южном склоне небольшого холма в пригороде. Днем дорога была забита машинами, но в четыре утра только раз фары на короткое время осветили нашу машину. Ченчи молча сидел рядом со мной, устремив взор на дорогу. Мысли его блуждали неведомо где.
Рикардо на своем мотороллере приехал на автомобильную стоянку раньше нас, хотя ему-то было ехать дальше. Как и его брат, он был юношей самоуверенным и сообразительным. Сейчас, из-за того, что в брата стреляли, глаза его горели яростью. Узкие челюсти стиснуты, губы плотно сжаты. Каждый его мускул прямо-таки излучал готовность к драке. Он подошел к нашей машине и сел на заднее сиденье.
– Ублюдки, – гневно прорычал он. – Папа говорит, что Лоренцо в критическом состоянии. – Он говорил по-итальянски, но четко, как и все в его семье, так что я понимал почти все.
Паоло Ченчи горестно всплеснул руками, немного посочувствовав чужому ребенку.
– Что в послании? – спросил он.
– Приказано